Евгений Филатов - Пропавший батальон

Монах часто заморгал, быстро зашевелил пальцами, как бы перебирая невидимые четки, и затараторил:

– Князь, войско конунга Вальдемара стоит, готовое сесть в ладьи и направиться к Рюгену. Ты, приняв власть от отца своего, не выполнил обещаний, данных датской короне. Ты не снес идолов, не принял веру в Спасителя нашего Иисуса Христа, не посылал воинов в наши дружины и продолжал совершать набеги на ютландские селения, присягнувшие датской короне. Так более не может продолжаться. Мне поручено передать тебе, что конунг Вальдемар милостиво готов не идти войной на тебя, если ты присягнешь на верность датской короне и выполнишь всё, что было обещано ранее. Более того, нам известно, что ты готов скрепить вассальные отношения династическим браком твоей дочери Казимиры с племянником конунга Вальдемара, отважным Харлундом, который прибыл по твоему приглашению на охоту. Мои господа согласны на это и благосклонно восприняли твое намерение. Но мы готовы принять Казимиру только непорочной, таковы наши традиции. Можешь ли ты подтвердить ее чистоту?

Князь вспыхнул и резко вскочил, так что у монаха моментально пересохло в горле, и он в очередной раз простился с жизнью за свою дерзость. Теслав стукнул чашей о стол и гневно посмотрел на монаха.

– Как смеешь ты, грязный пес, сомневаться в чистоте моей дочери?!

Монах что-то залепетал в свое оправдание, но князь опять перебил его:

– Казимира чище всех датских святых! Харлунд лучше не найдет, особенно среди ваших худосочных, вечно стоящих на коленях перед намалеванными образами бледных девиц!

Теслав внезапно хрипло расхохотался. Посланник с ужасом смотрел на этого язычника, прикидывая, будет он убит здесь же или его казнят чуть позже.

Князь же сел на скамью, погладил медвежью шкуру и молвил:

– Передай своим хозяевам, что я готов оказать им честь, отдав свою несравненную дочь за их воина. Улучшим вашу породу! – князь опять расхохотался.

Монах продолжал моргать, понимая, что его снова чудом пронесло.

– Всё, кончен разговор! – Теслав стукнул кулаком по столу. – Иди к своим. После охоты отправлю дары Вальдемару. А сыграем свадьбу до сбора урожая.

Посланник молча встал, поклонился, пытаясь унять дрожь в коленях, и опрометью выскочил из комнаты. Теслав же остался сидеть, уронил голову на сложенные в замок руки и зашептал молитву Яровиту за будущее своей дочери.

23

Войта покачал головой и с тревогой посмотрел на Крона.

– Эй вы, бездельники, несите же сюда отвар быстрее! – он прикрикнул на помощников, которые после бессонной ночи в приготовлениях к охоте еле ворочались. И куда запропастился этот смышленый Болеслав? На него Войта надеялся больше, чем на всю эту ораву бестолковых конюхов. Но Болеслава нигде не было видно – скорее всего, его куда-то послала сама госпожа Казимира. Не слишком ли откровенно смотрит на княжну этот парень? Да и она на него. Нет, ему показалось, да и не его это дело! Войта мотнул головой. У него другая забота. Крон занемог. Вчера, когда хозяйка стрелой выскочила на нем из замка, Войта даже не успел задать ему корма. Уж не загнала ли она его в дикой скачке? Княжна не знает меры, может запороть доброго коня. Он попросил Раду, добрую симпатичную кухарку, которая давно неровно дышала к Войте, приготовить целебный отвар.

Крон мотал головой, отказываясь принимать любую пищу и питье. Он храпел и таращил свои темные глаза на конюшего, который всё более озабоченно качал головой и цокал языком. Надо предупредить княжну, что она поскачет на другом коне. Войта уже распорядился готовить Волкодава, знаменитого тем, что однажды зимней ночью, когда на нем скакал князь Яромар, на них напали волки. Один хищник бросился на коня, но тот взбрыкнул задними ногами и копытом убил волка наповал. Остальная стая отстала и не решилась преследовать всадника. С тех пор за к жеребцу приклеилось имя Волкодав. Он, конечно, добрый конь, но не чета Крону. Пожалуй, надо сообщить князю…

24

Болеслав быстро шагал в сторону селения. Счастье переполняло его. Он не мог нарадоваться тому, что обладает самым драгоценным сокровищем в мире, самой красивой и желанной девой во всех землях, он любит и любим. Даже собирающиеся темные облака на голубом небе, принимавшие причудливые формы, напоминали ему завитки волос его любимой. Он не чувствовал земли под ногами и словно летел. Проходя мимо хижины кузнеца, Болеслав услышал, что его кличут по имени. Юноша остановился и прислушался. В проеме двери хижины появилась Любомира. Болеслав поморщился: в мыслях о Казимире он совсем забыл о недавнем неприятном происшествии с Любомирой.

– Болюшка, милый, не спеши так, зайди во двор! – поманила его здоровой рукой Любомира. Вид у нее был как у побитой собаки. Глаза красные, заплаканные.

– Что стряслось с тобой, Любомира? – спросил Болеслав, уже пожалевший, что остановился.

– Да вот, батюшка мой занемог, оступился и упал без чувств, а я не могу одной рукой его дотащить и на тюфяк положить. Помоги мне, прошу тебя.

Болеслав не колеблясь вошел в темноту жилища за Любомирой. Он поморщился от странного затхлого запаха, внутри был полный беспорядок. Везде валялись черепки и кухонная утварь, лежали куриные перья. Посреди хижины, рядом с очагом, на земляном полу лежал кузнец, раскинув руки в стороны. Болеслав подбежал к старику, нагнулся, подхватил под руки и потащил к тюфяку в углу.

– Что с ним случилось? Позвать помощь? – с тревогой спрашивал Болеслав.

– Ох, не знаю, Болюшка, нашла его таким. Еле дышит, хрипит. Тяжелый такой, не смогла его с места сдвинуть. Да ты сам запыхался, на вот, попей квасу!

Любомира схватила со стола глиняную чашку с квасом и протянула ее Болеславу.

Только к последнему глотку почувствовал Болеслав какую-то странную горечь, голова у него закружилась, ноги ослабели. Как подкошенный рухнул юноша на земляной пол. Угасающим зрением увидел он Любомиру, которая хохотала, хлопая себя по коленям обеими руками. Зловещий блеск в ее глазах и этот хохот – это было последнее, что увидел Болеслав. В засыпающем разуме промелькнула мысль о Казимире, но она ускользнула, как падающая звезда на июльском небосклоне.

«Теперь он твой, твой, только твой! Накажи его! Накажи за ту боль, что он причинил тебе!» – торжествующе шипел голос в голове Любомиры. Голос полностью заполнил всё сознание девушки, и она более не имела собственного «я».

«Возьми жертвенный нож, он такой острый, ты ему сейчас отомстишь…»

«Ударь здесь, прямо в сердце, прямо в неверное сердце…»

«Режь смелее…»

«Не бойся крови, он искупает свой грех перед тобой…»

«Вот так…»

Стоя на коленях, вся в крови, с ритуальным ножом в руке, Любомира подняла голову кверху и по-звериному завыла, да так громко и пронзительно, что окрестные собаки подняли лай и не успокаивались долго.