Земовит Щерек - Республика - победительница (Rzeczpospolita zwycieska)

Потому-то в начале пятидесятых годов, что как раз совпало с занятием должности новых Верховным Вождем, было объявлено о торжественном завершении протектората и заявлено о создании двух независимых государств: Нижней Силезии и Поморья. Эти государства обязывались защищать польское меньшинство (местные поляки, чувствуя предательство со стороны польской державы, массово выезжали оттуда) и оставаться под польской оккупацией, точно так же, как Лужица и Брандербург-Мекленбург.

За западной границей давно уже были заброшены бесплодные мечтания о "повторной славянизации", построенные на волне послевоенного энтузиазма к польской державности. "Поощряемые" к принятию славянской тождественности немцы не до конца были в состоянии понять, что поляки имеют в виду, и в чем тут вся штука с этим Краем Вендов. Ведь никто из них, сколько ни жил, живого венда в глаза не видел. В Лужице все давно уже понимали, что творится, только лужичанам польское управление нравилось приблизительно так же, как и местным немцам.

Варшава перестала финансировать вендийские дома культуры, прессу и культурные мероприятия, поддерживающие несуществующий этнос, а в Лужице ограничились чисто символическим культурным присутствием. Перестали вспоминать о строительстве новой, громадной столицы лужичан в Хотебусе или Будышине. Польское присутствие в четырех восточно-германских государствах ограничилось военным присутствием и очень сильным вмешательством в политику этих "стран". И еще, last but not least , к заботе о том, чтобы Нижняя Силезия, Поморье, Лужица (немцы не пользовались эти названием, предпочитая "Саксонию") и Бранденбург-Мекленбург не начали уж слишком тесного сотрудничества между собой. Равно как и со странами других оккупационных зон.

Но подобная ситуация приводила к тому, что Польша была отрезана от Запада обширными территориями, жители которых ее не обожали. Понятное дело, что железные дороги свободно обеспечивали обмен с Европой через Германию, все пользовались и германскими автострадами, тем не менее, тот Запад, что был более-менее дружественным в отношении Польши, к которому Польша тянулась, отодвинулся от нее на несколько сотен километров.

Как ездили через Германию? В прессе появлялись репортажи по этой теме:

Наш экспресс "Варшава – Париж" приближается к границе Поморья. Здесь еще, на основе отдельных договоров, железнодорожная трасса проходит экстерриториально, так что поморские чиновники и таможенники в вагон даже и не заходят – одни только наши. Проверяют паспорта, салютуют ладонью. Немцы появляются только лишь на границе Бранденбурга. Они холодные и неприятные, лают в наш адрес короткие, прерывистые предложения, как будто к своим собакам обращаются. Долго проверяют паспорта и обыскивают сумки, цепляясь к каждой мелочи. Со мной едут инженеры и помещики с самыми изысканными манерами (мы едем на парижскую выставку), но даже они, стиснув зубы, должны сносить эту немецкую спесь, тем более жесткую, что это единственный вид спеси, который немцы способны в отношении нас проявить. Представление завершается, штампы ставятся, и поезд проезжает через Берлин. Здесь стоянка, несколько минут, чтобы распрямить кости. Мы хотели сойти в закусочную на перроне, чтобы попробовать знаменитые берлинские колбаски, но тут же, непонятно жаже откуда, появился визжащий полицай. Из его воплей мы поняли, что он требует предъявить визы – тогда мы показали свои паспорта. – Это только транзитная виза! – рявкнул он и загнал нас назад в вагоны.

Едущие вместе с нами немцы глядели на нас с превосходством и презрением. Это можно было вычитать в их глазах – а может это у нас уже паранойя начиналась. Во всяком случае, вскоре за Берлином имелась очередная граница. Снова вошли брандербуржцы. Они спрашивали, не везем ли мы какую-нибудь контрабанду. "Да что мы могли бы везти контрабандой, - возмутился сопровождавший меня инженер Y., - если нам на границе не разрешили дурацких колбасок купить!". Таможенники тут же облаяли инженера, крича, чтобы тот не был таким умным, поскольку это не они выдумали здесь границу, а только поляки. После тщательнейшего обыска и проверки документов под свет и с лупой они ушли. Но через минуту со злобными усмешками появились ганноверцы. "Эх, вздохнул едущий с нами пожилой помещик, виленский зубр, - ганноверцы еще раз придут на ганноверско-рейнландской границе, потом рейнландцы, еще раз рейнландцы на рейнланд-французской границе, а потом уже только французы – и уже Париж".

ЭЛЕМЕНТЫ, КОТОРЫЕ В РЕАЛЬНОЙ ИСТОРИИ ТАК И НЕ

СЛУЧИЛИСЬ

Помещичество, которое пережило войну практически в ненарушенном состоянии, было весьма любопытным явлением в спасенной Польше; они были элементом, который в Третьей Республике полностью отсутствовал. Можно сказать, что оно представляло собой единственную вещь, которая смогла бы преодолеть польский стереотип на Западе и выйти за пределы схемы представления "холод-грязь-нищета". Польские помещики, с одной стороны, бывали раздражающе консервативными и тупыми, но с другой стороны – их общество отличалось какой-то фантазией, шиком, стилем и классом, уверенностью в себе и относительным отсутствием комплексов. А еще – они обладали просто зрелищным и привлекательным стилем жизни. Александр Ват [74]в На моем веку рассказывал Чеславу Милошу [75], что в качестве модели жизни польских помещиков во Второй Республике брали различные слои населения – от чиновничества до богатых селян. И хотя доходы от имений уже не были такими уж огромными, помещики все так же подпитывали ряды государственной администрации, они же занимались бизнесом, словом – они являлись "образчиком" поляка и символ польского этоса [76], к которому все повсюду стремились. Обогащающиеся предприниматели, поднимающиеся по лестнице должностей чиновники приобретали крупные земельные владения и старались установить и поддерживать отношения со своими благородными соседями, то есть войти в ту "структуру имений" – сеть, на которой была растянута давняя Жечьпосполита.

Понятное дело, что с общественным подъемом рабочих и селян, то есть, вместе с образованием низшего среднего класса, вместе с тем, как он начал шире принимать участие в публичной жизни, представление о поляке, его "имидж" менялись. Случился тот самый процесс, что и в Великобритании: сейчас англичанин уже не ассоциируется с джентльменом в котелке, но с покрытым татуировками докером или пьяным туристом. Но помещики как класс были элементом, пряжкой, объединяющей польский элемент, придающей ему довольно привлекательную форму.

И как раз этой вот формы совершенно не хватило в реальной истории. Ведь социализм, желая уравнять всех граждан, ликвидировал класс, который над этим усредненным значением возвышался, и который не без причины был назван "паразитирующим". Но, хотя в ПНР в общественном плане возвысились действительно широкие слои населения, а дети безграмотных крестьян становились академическими преподавателями, ликвидация этого вот образцового, этосного класса привела к тому, что "польский элемент" утратил единственную как зрелищно привлекательную, так и оригинальную форму, к которой можно было ссылаться в процессе создания национальной тождественности.