Геннадий Марченко - Вращая колесо Сансары

– Ужин? – осёкся собеседник. – Ах, ужин… Честно говоря, я ещё не знаю, там возле столовой на стене должно висеть меню.

– Ну так пойдёмте ознакомимся! Тем более что тренировка вроде заканчивается, а ужин через тридцать минут, если я не путаю.

После ужина у игроков наступило личное время, командное собрание, как объявил Морозов, состоится завтра утром, так что вечером можно расслабиться. Впрочем, особых развлечений здесь не имелось; разве что книгу почитать, шары по бильярдному столу покатать да переброситься в картишки. Я, Алик Шестернёв, Галимзян Хусаинов и Игорь Численко решили оторваться в преферанс, усевшись за столиком в комнате отдыха.

– Алика хрена с два обыграешь, – пробурчал Численко, когда сдавали карты.

– А ты постарайся, – усмехнулся Шестернёв. – Так, по сколько скидываемся? По пять или десять пенсов? Ладно, давайте по пять.

Он и в самом деле оказался настоящим королём преферанса, после нескольких туров его выигрыш составлял 60 пенсов, и первым взбунтовался Численко:

– Так, хорош, эдак он нас до трусов разденет! Алик, совесть поимел бы, хоть бы раз поддался. Уж лучше я буду в шахматы играть.

– А может, Егор нам на гитаре что-нибудь сыграет? – предложил слывший меломаном Хусаинов.

– Да я-то не против, только где здесь гитару взять?

– О, это мы сейчас организуем.

И впрямь организовал, уже через три минуты вернувшись со взятым напрокат довольно приличным инструментом модели Guild. Голимую попсу исполнять не хотелось, на английском тоже, лучше спеть что-нибудь душевное, под стать розовеющему за окном закату, навевавшему лирическое настроение. Начал с «Музыканта» Никольского, потом исполнил его же «Мой друг…», а под занавес, не удержавшись – «Я не люблю» Высоцкого. Причём так и объявил, что это совсем свежая вещь Володи, которую он спел мне чуть ли не первому.

– Вещь! – прокомментировал Эдик Стрельцов, когда смолк последний аккорд.

Я-то прекрасно помнил, что стихотворение «Я не люблю», которое было положено на музыку, родится у Высоцкого в 1969-м. То-то для Семёныча будет удивлением, когда ему предъявят ещё не написанную им песню. Тем более что слушателей заметно прибавилось: на звуки гитары и моего скромного вокала подтянулись и футболисты, и тренеры с администраторами, а также тот самый советник министра спорта СССР по фамилии Киселёв, выглядевший довольно грозно. Вон уже слова и аккорды просят переписать, теперь точно в Союзе зазвучит на три года раньше своего настоящего появления на свет.

Утром, как и было обещано, после пробежки и завтрака состоялось командное собрание. И тут-то меня ждал неприятный сюрприз. За столом сидели хмурые Морозов и Киселёв, а перед ними лежал свежий номер The Guardian, на который я поначалу не обратил внимания. Всё прояснилось с началом собрания, когда Морозов предоставил слово Киселёву.

– Товарищи, мне неприятно об этом говорить, но один из наших футболистов повёл себя так, как не должен себя вести человек, представляющий за границей, тем более в капиталистической стране, советский спорт. Мальцев, встаньте, пожалуйста.

Я с непонимающим видом и под такими же недоумевающими взглядами ребят поднялся, лихорадочно соображая, в чём меня собираются обвинить.

– Вот, пожалуйста, свежий номер английской газеты, полюбуйтесь на нашего героя. – С этими словами Киселёв открыл разворот, и я увидел себя, жадно высасывающего прямо из бутылки Classic English Pale Al. Грёбаные папарацци! – Что, Мальцев, не терпелось? Тут ещё ваши похождения в каком-то пабе описываются, в результате чего, как пишет автор, появилось похмелье и желание выпить прямо на людях. И после этого, вы думаете, мы спустим всё на тормозах? Да вас… да вас в прежние годы к стенке поставили бы!

– Свободу Анджеле Дэвис! – вырвалось у меня против моей воли.

– Чего?

– Я говорю, больше такого не повторится.

– Ах, не повторится… Здесь, Мальцев, не детский сад, чтобы верить на слово. И то, поздно уже, опорочил звание советского футболиста. Вы коммунист? Ещё комсомолец? Кто у нас комсорг команды? Попрошу рассмотреть поведение футболиста Мальцева и решить вопрос с его пребыванием в рядах Ленинского комсомола. А Николай Петрович, я уверен, ещё подумает, нужен ли нашей сборной такой, с позволения сказать, футболист. Я закончил, продолжайте, товарищ Морозов.

В общем, всё собрание я просидел с пылающими ушами, желая только одного – быстрее бы всё это закончилось. Как назло, Петрович, обычно не располагающий к долгим выступлениям и накачкам, не иначе опасаясь «смотрящего» из Минспорта, минут тридцать парил нам мозги, как важно не уронить честь советского футбола, что мы лучшие футболисты страны, какая ответственность возложена на нас…

Хоть бы пару фраз о тактических схемах сказал. Зато в финале своего выступления уже порядком осипшим голосом добавил:

– Что касается Мальцева… Мы перед собранием посоветовались, – быстрый взгляд на Киселёва, – и решили, что отчислять нарушителя режима нецелесообразно, замену ему мы уже всё равно не найдём, окончательная заявка команды подана в оргкомитет чемпионата мира. Пока Мальцев побудет в числе запасных и, вполне может быть, вообще не появится на поле. Приоритет мы отдаём игрокам, которые режим не нарушают.

Тут я вспомнил вычитанные в газетах и Интернете истории, как «не нарушали» режим эти самые игроки. Как они вчёрную упились в гостиничном баре после проигранного матча за третье место португальцам, да и между играми успевали пропустить по стаканчику-другому крепкого напитка. Я уж не говорю о курильщиках, самым злостным из которых был многоуважаемый мной Лев Иваныч – он вообще дымил в открытую и плевать хотел на всех и вся. Но видно, перед куратором пришлось устроить показушную «порку» молодому футболисту, и я Петровича не осуждал, на его месте так поступил бы каждый тренер.

– И я попрошу, – добавил с места Киселёв, – провести комсомольское собрание, на котором нужно поставить вопрос об отчислении Мальцева из рядов ВЛКСМ.

Вот сука, он что, не в курсе, что я как бы внебрачный сын Шелепина?! Или эта фишка уже не прокатывает? Жалко, а то я уже и сам начал было верить в собственную неуязвимость.

– Кстати, отныне и до окончания нашего выступления на чемпионате мира – никакого общения с западной прессой, – заключил Киселёв. – Английские газетчики уже проявили себя во всей красе, и мы сделали соответствующие выводы…

– Егор, ты в голову особо не бери, – принялся утешать меня Яшин, когда мы выходили из зала, где проходило собрание. – Может, ещё и не отчислят из комсомола. Им просто нужно устроить показуху, ты ж сам понимаешь.

Я-то понимал, только мне от этого не легче. Да бог с ним, с комсомолом, потом можно восстановиться, учитывая мои заслуги на ниве создания тех же патриотических песен. Куда больше меня волновал факт, что я могу на этом чемпионате мира вообще не появиться на поле. Для меня это станет настоящей катастрофой. Хватит ли после этого моральных сил ждать ещё четыре года? Да и не факт, что хватит и физических, всё-таки футбол – достаточно травмоопасный вид спорта, в чём мне уже пришлось убедиться на собственном опыте.