Андрей Величко - Фагоцит

— Аккумуляторы для питания двигателей и аппаратуры. Рабочее напряжение каждого — три и семь вольта, максимально допустимое — четыре и два, минимальное, ниже которого наступает деградация — два и восемь. Емкость пять ампер-часов. Максимальный разрядный ток двадцать ампер, зарядный — два с половиной. Контролеры заряда и элементы солнечных батарей будут чуть позже. Ну, а теперь жду вопросов. На самый первый могу ответить сразу, не дожидаясь его озвучивания — все это разработано и изготовлено в НИИ «Мечта», совместный проект Совета министров и Комитета госбезопасности.

Ну да, мое будущее место работы уже обзавелось названием. Правда, весь штат пока состоял из девяти человек, причем четверо были директором и тремя его заместителями. По хозяйственной части, по производству и по режиму. Когда институт получит здание и начнет хоть как-то работать, четвертым замом — по науке — все-таки придется стать мне. Как можно совместить такую должность с отсутствием не только ученой степени, но даже высшего образования, мне пока не сообщили. Впрочем, Семичастному наверняка будет нетрудно нарисовать мне диплом, а Косыгину или Шелепину — обеспечить защиту диссертации или вовсе присвоение степени без защиты.

Неожиданно мне пришлось начать с ответа на вопрос, посвященный не луноходу, а Луне. Оказалось, что многие подозревают — Луна покрыта слоем пыли. Откуда они это взяли? В Москве роман Кларка «Лунная пыль» появился в продаже перед самым моим отъездом. Здесь что, раньше? Или они его в оригинале прочитали? Но как бы то ни было, для езды по пыли требуются совсем другие колеса, чем для передвижения по твердому грунту. А универсальные, то есть пригодные и для того, и для другого, ставили под сомнение заданные габариты и вес всей конструкции.

Разобравшись, в чем тут дело, я попросил лист бумаги и написал на нем:

«Ответственно заявляю, что Луна твердая. В. В. Скворцов», после чего поставил дату и расписался.

— Откуда вы это можете знать?!

— Не имею права разглашать, так что примите на веру.

— Но если там все же окажется пыль?

— Тогда виноват буду я, а не вы, для того документ и написан.

Самые разнообразные вопросы иссякли только к обеду, который был не только вкусным, но и бесплатным. Причем для всех, не только для меня, это у них тут во ВНИИ такие порядки. А после обеда я поехал к своим, в Петродворец. На сегодня работа была закончена, до следующего утра предстояло только отдыхать.

В номере я обнаружил ожидающих меня Веру с Джулькой. Старшие Астаховы ушли гулять, а эти почему-то сидели в четырех стенах.

— Ну и как тут море? — поинтересовался я.

— Не знаю, мы же там еще не были! Тебя ждали.

— Я же сказал, что приеду никак не раньше часа.

— А вдруг ошибся бы? И приехал бы сюда, а тут пусто.

— Ага, и расстроился бы, и сел бы в уголке плакать в одиночестве.

— Ну, может, и не сел бы, только зачем такое? Ты никогда на Балтийском море не был, я тоже, Джулька вообще никакого не видел. Вот сейчас все вместе и пойдем.

— Ты хоть обедала?

— Да, а ты?

— Тоже. Тогда, действительно, пошли. Фотоаппарат возьми.

— Ой, как же это я, спасибо, чуть не забыла!

Вера, кстати, была права — Балтийского моря я не видел ни разу. Ни в ипостаси Антонова, ни в здешней, Скворцова. Правда, Антонов однажды отдыхал в Юрмале еще в советское время, но это было зимой. В Ленинграде, а потом и в Санкт-Петербурге он, разумеется, бывал, но только в командировках. А там не то что на море — на Медного всадника-то посмотреть еле нашлось время!

Море было как море, только по сравнению с Черным мутноватое и холодноватое, однако нам с Верой такие мелочи радоваться жизни не мешали. А вот Джулька растерялся. Столько воды разу он не видел ни разу в жизни, а тут еще хозяева в эту воду вошли и с каждым шагом удалялись от берега, оставив его в одиночестве. Поначалу он метался у воды, растерянно повизгивая, но потом решился, плюхнулся в море и поплыл к нам. Получилось у него неплохо, хотя до этого купался он только в ванне.

Поздним вечером, когда соседи уже спали в своей комнате, я прилег, вздремнул пару минут и проснулся уже с четырьмя маленькими, семь на семь сантиметров, солнечными элементами и контроллером заряда для литиевых аккумуляторов. У Антонова прошло два дня, контролер он паял сам, так как он был нужен перестраиваемый на разное число включенных последовательно элементов, и его было проще сделать самому, чем разыскивать по магазинам. Там, в восемнадцатом году, наконец-то наступила зима, ударили морозы и выпал снег, причем сразу много. Коммунальные службы, как всегда, очень удивились такому странному природному явлению, как снег зимой, но все же, кажется, собирались приступить к его уборке.

По моим прикидкам, солнечные элементы из двадцать первого века были в полтора раза эффективнее здешних и имели вдвое большую отдаваемую мощность на единицу веса. Антонов прислал два монокристаллических и два поликристаллических, пусть во ВНИИ-100 их испытают и решат, какие им больше подходят.

Но все это было, так сказать, прелюдией перед главной задачей — оснащением платформы манипуляторами. И, естественно, бортовым процессором, без него не обойдешься. Зачем луноходу руки? Ну вы даете. А флаг в Луну чем он втыкать будет? Жесты патриотичные делать на камеру — ну типа вон она, Земля, наша родина и колыбель человечества, но мы, отважные советские роботы, трудностей не боимся, нас воспитала самая передовая в мире коммунистическая партия. Ох, блин, ведь ближе к делу мне же всю эту хрень писать придется! Ну да ничего, справлюсь. Точнее, Антонов справится, ему доводилось сочинять и не такую муйню.

Как уже упоминалось, если я, скажем, засыпал Скворцовым и просыпался Антоновым в двадцать первом веке, то он был полностью выспавшимся, даже если задремал на пару минут. В обратную сторону это правило работало точно так же, поэтому во время совмещенного с работой отдыха в Петродворце, когда мне часто требовались детали из будущего, примерно половину ночей я бодрствовал. Спать не было никаких сил. Ну я и начал потихоньку тренироваться для получения возможности быть Скворцовым в двадцать первом веке. Первым этапом стало то, что, просочившись в будущее и став там Антоновым, я наконец получил возможность беседовать с ним от имени Скворцова — то есть как он в шестидесятых.

Поначалу тема была совершенно несерьезной.

— Вот сейчас немного освоюсь и пойду к твоей Свете. — заявил я. — А то меня там, в шестидесятых, уже несколько напрягает монашеский образ жизни.

— И даже совесть не будет мучить? — ненатурально удивился Антонов. — Неужели ты вот просто так сможешь взять и изменить своей ненаглядной Верочке? Как это низко… и с кем — с любимой женщиной своего, можно сказать, духовного брата-близнеца! А, впрочем, ладно, бери черную икру, только потом не забудь компенсировать убыль, и иди. Мне даже интересно, заметит она подмену или нет. Заодно потренируешься ставить блокировку на мою память, чтоб я, значит, сразу забыл твой разврат. Подозреваю, что это будут не те воспоминания, которые следует трепетно хранить в глубинах памяти.