Мария Дахвана Хэдли - Магония

Следом спускается беркут. Его карамельные глаза будто выкованы из гнева. Во взгляде, устремленном на меня, нет ни капли доброты. Его облик выдает в нем искусного охотника. Размах крыльев у него, должно быть, не меньше восьми футов, а когти длиной с мои пальцы.

Несмотря на то что колени дрожат, а голова идет кругом, я стою прямо. Заль положила руки мне на плечи.

Жужжа крыльями, ко мне подлетает колибри размером с пчелу. Она зависает в воздухе, повернувшись ко мне боком, чтобы разглядеть меня сначала одним глазом, а потом другим. Перед лицом у меня мелькает красногрудая птица: малиновка, понимаю я, хотя на нашем континенте обитают не малиновки, а странствующие дрозды. Различать их меня научил Джейсон. Малиновки мельче дроздов и гораздо воинственнее. Рассмотрев меня черными блестящими глазками, она осуждающе чирикает.

И тут все птицы начинают менять обличье.

Раскинув крылья, похрустывая и поскрипывая косточками, они растут ввысь и вширь. Их клювы раскрываются все шире и шире, пока вокруг них не образуются заросшие перьями лица. И вот, встрепенувшись, они выпрямляются – и я вижу: птицы превратились в людей.

На месте колибри стоит миниатюрный красавец с клювом вместо носа и дрожащими пальцами, а беркут стал высокой мускулистой женщиной с шевелюрой из золотистых перьев. С малиновкой происходили такие метаморфозы, которые даже описать трудно, пока она наконец не превратилась в мужчину с красно-оранжевыми татуировками на груди и темными глазами с белым контуром.

Все эти невообразимые существа смотрят на меня. И все они отдают мне честь, как будто я попала в фантазию маленького ребенка с богатым воображением. А ведь я сама была этим маленьким ребенком, это я перечитала всего Одюбона, я любила вырезать из бумаги корабли, меня донимала школьная канарейка.

– Дочь капитана, – хором кричат люди-птицы, распевая эти слова на разный манер. Двадцать пять голосов, но все они единодушны в том, кто я такая.

Кажется, сомнений нет ни у кого, кроме меня. Они в ожидании на меня смотрят.

Я перевожу взгляд на капитана.

– Я хочу домой , – говорю я так вежливо, как только могу. Похоже, это мой последний шанс ухватиться за то, что я уже потеряла. – Здесь какая-то ошибка, понимаете? Я не ваша дочь. Я родилась в больнице на земле. После моего рождения папа приготовил всем врачам и медсестрам по «Маргарите». Он специально привез в больницу блендер и четыреста лаймов. Сохранилось много фотографий того дня, причем весьма кровавых. Поверьте, меня не удочерили. Я не та, за кого вы меня принимаете. Я хочу домой . Мои родители подумают, что я умерла. Пожалуйста, отпустите меня.

В памяти пробуждается еще одна сцена. Джейсон… он держал мою руку и говорил, что найдет меня. Как же ему здесь меня найти?

Парень с синей кожей, которого я видела у себя в комнате, тот самый красивый грубиян, вдруг оказывается прямо передо мной. Он смотрит на меня в упор, с вызовом.

– Разрешите сказать?

– Говори, – кивает Заль.

– Как мы и предвидели, она желает вернуться в свое прежнее положение, – говорит он. – Она сказала, что ей здесь не место, и, возможно, нам стоит к ней прислушаться. Возможно, так оно и есть. Нам нельзя больше терять времени.

Заль поворачивает меня к себе лицом.

– Утопленники не знали, что тебе нужен магонский воздух. Они не знали, что тебе нужен твой корабль, твой канур, твоя песня , ведь они вообще ничего о нас не знают. Там, внизу, ты умирала. Там ты погибла, а здесь ты здравствуешь. Это твоя страна, Аза Рэй. Мы вернули тебя домой.

– Но, – говорю я, – я не та, за кого вы меня принимаете.

– Посмотри на себя, – говорит она с улыбкой, доставая карманное зеркальце. – И увидишь, кто ты такая.

В зеркале я вижу темную спутанную массу, а по краям отражение размыто. Некоторое время все мое внимание занимают волосы, которые шевелятся и извиваются, как змеи, и бьют меня по лицу. Но вот они перестают лезть мне в глаза, и…

Я вижу свое лицо – в целом это то же лицо, какое было у меня всегда: угловатое, необычное, с громадными глазами, но…

У меня всегда были тонкие губы, которые я либо поджимала от боли, либо кривила в усмешке. У той, кто смотрит на меня из зеркала, широкий рот с полными темно-синими губами. Свои глаза я узнаю, но теперь в них выступили наружу те цвета, которые раньше скрывались за темно-голубой пеленой. Они стали янтарно-золотыми, как у глубоководной рыбы.

У девочки в зеркале высокие скулы, а когда она открывает рот, я вижу, что ее зубы намного острее моих.

Я разглядываю ее волосы, кожу, черты ее лица, которые лишь отдаленно напоминают мои, ее тело. То самое хилое, костлявое, плоскогрудое тело, которое я всегда так ненавидела, теперь выглядит совсем по-другому.

Не знаю что сказать не знаю

что

мне

делать.

Хочу вернуть себя старую. Хочу вернуть ее бледную кожу, ее манеру говорить, как будто она слегка запыхалась, ее тощие руки.

Я даже не замечаю, что выронила из рук зеркало, пока осколки не разлетаются по палубе.

Я озадаченно смотрю на капитана. Заль даже не вздрагивает. Она внимательно за мной наблюдает.

– Ты моя дочь, Аза, – говорит она мягким голосом. – Здесь твоя жизнь будет лучше, чем когда-либо могла быть внизу. Поднебесный мир – это лишь тень. Утопленники всю жизнь живут в тени. Тебя похитили и в наказание за мои грехи спрятали внизу. Все это произошло не по твоей вине, а по моей.

По ее щеке скатывается еще одна черная слеза – точь-в-точь как те слезы, которые я только что видела в зеркале.

– Шестнадцать лет назад ты родилась, а пятнадцать лет назад тебя у меня забрали. Ты не представляешь, как это было больно. Ты не представляешь, какие последствия это имело для Магонии.

Она выпрямляется и с улыбкой пожимает плечами.

– Но сегодня, как и подобает, мы будем праздновать. Мы достаточно долго скорбели. Сегодня мы отпразднуем твое рождение и возвращение. Дай?

Она поворачивается к черноволосому парню, который все еще смотрит на меня с укором и неприязнью.

– Утопленники будут отмечать день ее рождения похоронами.

При этих словах я вздрагиваю.

– Мы поступим иначе. Покажи Азе, что такое магонская песня. Она не слышала ее уже пятнадцать лет. Покажи ей, как она вместе с нами спасет свой народ.

Немного помедлив, он кивает и на несколько секунд закрывает глаза. Я замечаю, что в небе не осталось ни одного корабля. Мы летим на большой скорости, и когда из его груди раздается мелодия со сложным мотивом и множеством переливов, ветер усиливается.

Через секунду вступает и он сам.

Я чувствую дрожь в груди. У этого парня – Дая – в грудной клетке тоже живет птица.

Они поют так слаженно, и песня их настолько прекрасна, что я теряю дар речи.