Олег Касаткин - Да здравствует Государь!

— Не совсем, — Плеве погрустнел. — Вернее жалеют, но больше осуждают это решение. Офицеры в частных беседах прямо скажем недовольны — ибо почитают Драгомирова за наилучшего из русских военачальников нынешнего времени. Доходит дело до того что… Простите государь — но имели место совершенно неподобающие шутки…

— И какие же? — взгляд Георгия снова сделался настойчивым.

— В салонах Киева шутили о том что если конь Калигулы стал сенатором, то в России скороспелка-капитан стал царем. Простите Государь… — повторил Плеве.

— Ваше высокопревосходительство, — вежливо произнес Георгий. — Вам нечего совершенно конфузится — напротив вы поступили достойно не скрыв от меня правды. Стыдно должно было быть людям отпускающим подобные шутки.

И на будущее… Все относящееся к… нехорошим слухам касающихся армии — полученные или от чиновников с мест или… — Георгий запнулся подбирая слова. Как назвать тайных агентов ведомства Плеве? Как назло на язык просилось что то обидное — вроде «соглядатаи» или «сикофанты». — Или иными путями, — закончил он. — Так вот — они должны собираться в особую папку и докладываться по первому Нашему требованию.

Отпустив министра восвояси, Георгий устало вытянулся в кресле. Определенно надо бы отдохнуть — но как отдохнешь — со всеми этими Драгомировыми.

Хорошо по крайней мере Победоносцев перестал докучать — видимо занялся вплотную Синодом. А может быть разбирается с Государственным Контролем? «Ну хоть кто-то делом занят!»

Все без малого двое суток какие заняло у него путешествие в столицу, генерал Драгомиров напряженно думал — по какой причине его так срочно хочет видеть Царёныш?.

Отказать себе в удовольствии называть занимающего престол юнца так — о само собой лишь про себя — и то с оглядкой — он не мог. И не в одной молодости сей особы дело — хотя конечно и в ней. Ведь подпоручику-поручику и то без ценза выслуженного и роты или эскадрона не дадут! А тут — держава! Многое — очень многое сплелось в его чувстве — начиная от вещей старых и о которых тоже лучше думать лишь про себя и заканчивая тем что на троне Российском нежданно-негаданно оказался флотский. Льстецы вспоминают аж Петра Великого — забывая, что создатель флота российского именовал себя «бомбардирской роты поручик Петр Михайлов». Вот как! — мысленно воздел генерал указательный палец. Бомбардир, господа!

A не шаутбенахт какой! Да уж… Не то чтоб Михаил Иванович так уж оплакивал погибшего Александра Александровича — на то свои причины… Но тот хоть был генерал — подлинный, отцом произведенный, службу знавший. А главное — как же не вовремя преставился! Из-за нескольких гнилых шпал дела российские наперекосяк пошли! Единственное, пожалуй, в чем он был полностью согласен с императором Георгием — так это с его расправой над виновниками катастрофы под Борками. Разве что сам Драгомиров — будь его воля — сгноил в казематах Шлиссельбурга еще и Черевина — поделом было бы дурачку!

Но зачем же все же его вызывают аж императорской телеграммой??

Потом генерал вспомнил рассказанное сослуживцем. Что де при обсуждении дел связанных с новой винтовкой монарх повелел выяснить — кто занимается пулеметами кроме Хайрема Максима — и представить ему все проекты какие обнаружатся.

Ну да — конечно — как всякому юнцу ему больше понятны всякие механические игрушки. Предок его игрался в солдатики — и доигрался: кулак Орлова выбил из него дух. А этот будет играть в пушечки и митральезки («Где б еще Орловых сыскать?», — мелькнуло в мозгу злой искрой). И министром недаром сделан Гурко — тот подыграл Царёнышу и вернул мундиры прежнего парадного облика — денег издержат Бог весть сколько — а лучше б казарм построили.

И вызван он в Петербург за репутацию «штыколюба» и врага стрельбы.

Драгомиров с хитринкой ухмыльнулся в усы.

Небось думает вытащить старого заслуженного генерала да натравить на него ловких штабных выставив трактирным мальчиком для битья — из молодых да ранних — чтобы лишний раз утвердить и свою власть и свои идейки. А вот ему! Покажем что согласны с новыми веяниями. И Драгомиров тут же принялся обдумывать — что скажет монарху. О Драгомирове всегда говорили как о хорошем знатоке тактики — вот и будет лихой ловкий маневр. И предстанет он перед светлые гардемаринские очи не ретроградом — а мудрым и осторожным человеком пекущимся лишь за то чтобы во всем была мера. И на бумагу дорожного блокнота легли строки первых тезисов…

«Пуля и штык не исключают, но дополняют друг друга; первая прокладывает дорогу второму, и упускать из вида ту, либо другой одинаково нерационально, и рано или поздно, но неминуемо ведет к катастрофам»…

И вот сейчас, поднимаясь по лестнице Зимнего дворца он повторял про себя тезисы того что выскажет Георгию по военному вопросу. Дело серьезное — многое зависит от того, что решит сей юнец сегодня. Поэтому надо постараться его удивить — «Удивить — значит победить» как говорил Суворов. И если ему и в самом деле нравятся пулеметы — будет сказано что русской армии нужно побольше пулеметов. И вот сейчас он стоял и ждал — глядя на сидевшего в кресле молодого человека. Ждал, ощущая странную тревогу.

— Господин Драгомиров, — услышал он негромкий и какой-то слегка печальный голос. Конечно неприятно когда Наших офицеров вы именуете «фазанами» и обещаете воткнуть им перья… неудобно сказать куда. И когда вы третируете Наших министров — уподобляясь турецкому паше в своем пашалыке — ни во что не ставящем Стамбул. Но даже глупец или самодур еще могут быть верными слугами престолу. Но вот человек в здравом уме и твердой памяти готовый перейти на сторону заговорщиков и не видящий в этом ничего особенного не может состоять в императорской службе. Чтобы сообщить об этом я вас и вызвал.

Генерал ощутил страх и непонимание.

«Заговор? В Киеве? «Голубые мундиры» что-то обнаружили? Но при чем тут я?»

— Ваше Императорское величество, — Драгомиров еще подумал мельком что голос его отчего то звучит как будто со стороны и совершенно не похоже на себя. Государь — я право же не понимаю — о каких заговорщиках идет речь. Я могу заверить что никаких сведений о каком то заговоре в Киеве или наместничестве мне не докладывали. Я готов понести наказание, если в мою бытность проглядели злоумышленников — но я не всемогущ и не всеведущ — и разве что в этом виноват…

— Это не в Киеве. Это в Санкт-Петербурге, — произнес Георгий. Я о том о чем вы говорили восемь лет назад с майором Тихоцким. Вы выразились в том смысле что готовы примкнуть к смутьянам если они будут иметь успех со своей… — злость проступила на молодом лице Царёныша — «военно-революционной организацией»..