Олег Касаткин - Да здравствует Государь!

— Хорошо Сергей Юльевич — а кто помимо барона Гинцбурга из Наших подданных иудейского вероисповедания пользуется влиянием у соплеменников?

— Полагаю… — начал было Сергей Юльевич подумав несколько мгновений…

— Из тех что проживают в Санкт-Петербурге — уточнил император.

Этот разговор Георгий вспоминал разглядывая робко рассаживающихся гостей — дюжина человек вызванных дворцовой канцелярией без предварительных объяснений. Ближе всего к монарху устроился конечно барон Гинзбург — старый отцовский знакомый. На удивление — он совсем не напоминал еврея — скорее было в нем что — то от татарина. Рядом — словно библейский старец по нелепому капризу наряженный во фрак, манишку и галстук, Абрам Исаакович Зак — бессменный председатель правления Санкт-Петербургского учетного и и ссудного банка. Именно его ловкости как как-то вспомнил отец, Россия обязана во многом тем, что последняя (ой ли!) русско-турецкая война не разорила казну вчистую. Дед даже предлагал ему пост товарища министра финансов — если только тот примет христианство — хоть даже протестантского толка — но финансист категорически отказался. Лазарь Бродский — поставщик Двора и сахарный король. Вот Иона Зайцев — тоже сахарозаводчик. Яков Поляков — винокурни откупа и подряды, чин тайного советника; и еще брат Самуила Полякова — строителя погубившей отца злосчастной дороги. С самого края притулился Давид Бронштейн — арендатор из новороссийских губерний, которого прозвали как сообщил Вите «еврейский помещик». А напротив питерец Ипполит Вавельберг — банкир и биржевик.

Не все самые богатые — но все люди очень уважаемые в своем кругу.

— Господа, — начал Георгий, — бессознательно подражая тоном гоголевскому Городничему. — Вы вызваны сюда, для обсуждения вопросов касающихся письма барона Гинзбурга написанному им на Высочайшее имя и содержащему предложения по отмене ряда старых ограничений, касающихся Наших подданных иудейского вероисповедания. — И с некоторым ехидством отметил как Зак недоуменно уставился на барона — мол, ты что же — с нами не посоветовался? Скажу сразу — я принципиальных возражений против достижения равенства евреев с прочими народами населяющими мою империю не имею. Посему давайте без отлагательства рассмотрим вопрос о черте оседлости как главного препятствия на пути равноправия вашего народа.

— Ваши слова, Государь, прямо бальзам на сердце… — произнес, только что не пуская слезу Гинзбург.

— Как выразился мой предок Николай Павлович в ответ на остроту генерала Ермолова — пожелавшему быть произведенным в немцы — «У меня нет немцев и русских — а есть верноподданные и скверноподданные». Однако что получит Россия от снятия черты оседлости?

— Исчезнет любая непочтительность к российскому государству и ее монарху… — воскликнул Гинзбург.

— Это нечто само собой разумеющееся — оборвал его Георгий. — Но кроме почтительности — которая должна быть в сердце каждого верноподданного требуется более существенное. Господа — вы деловые люди. В срок пять лет — иначе говоря до конца 1895 года вашей общине надлежит выплатить сто двадцать миллионов рублей. В год это составит двадцать четыре миллиона а в месяц два миллиона. Это со всей общины. Со всей! — повторил он словно ставя точку. После того как последний рубль будет уплачен — «Временные правила» столь стесняющие Наших подданных-евреев, будут отменены.

«Немая сцена» — вновь вспомнилась ему из Гоголя при взгляде на собрание денежных мешков.

— Ваше императорское величество, — старчески прокряхтел Зак. Не сочтите за недоверие — но имеем ли мы — простые бедные аиды какую-то гарантию что собрав деньги получим снятие ограничения. Право же сто двадцать миллионов…

Георгий усмехнулся глядя на испуганного Гинзбурга и все еще растерянных банкиров и заводчиков.

— Гарантом сей сделки выступает мой тесть граф Парижский. Деньги собираются на специальном счете в его банке и только после того как я сниму черту оседлости деньги поступят в казначейство. Далее — после 1896 года ваша община будет платить особый налог в размере пяти миллионов рублей в год на покрытие административных расходов связанных с наблюдением за вашим перемещением по стране и возможными расходами на суды и прочее — число чиновников ведь придется увеличить.

— Мы можем подумать… Ваше императорское величество? — заискивающе осведомился Бродский.

— Можете — господин поставщик Нашего двора. Но лишь до начала октября. Далее верховная власть либо дает ход этому соглашению при гаранте — графе Парижском, либо вводит особый налог в размере сорока миллионов в год и после того как казна получит сто шестьдесят миллионов рублей именным указом будет отменена черта оседлости… Но налог останется. И уж поверьте — в самом захудалом местечке будут знать чьей жестоковыйности — ввернул он ветхозаветное словцо — они обязаны своим пустым кошельком. И да — в обоих случаях платят солидарно общины пропорционально численности. Не Абрашки и Мойши с… Привоза и не сельские балагулы с их тощими клячами, а вы все как община по принципу круговой поруки. Сами собираете сами платите. Не будете платить — казна озаботиться взысканием — все до чего дотянется — а поверьте — дотянется до многого. Да еще не все в империи Российской и за рубежом захотят иметь дело с коммерсантом вызвавшим неудовольствие монарха… Будьте благоразумны и урегулируйте денежные дела внутри вашей общины. — тем более она и без законов имеет уже самоуправление. Это можно было бы даже закрепить на бумаге — как и права общины на решение своих вопросов — власть интересуют только деньги. Итак…

— Дозвольте вопрос — Государь… — нарушил молчание Бронштейн.

— Извольте, — милостиво махнул рукой Георгий.

— Не так давно в университетский устав были внесены ограничения касающиеся студентов еврейского происхождения…

— Вы не поняли! Мы отменяем черту оседлости как и в целом «Временные правила» введенные при почившем государе-императоре. Но что до Нами введенных ограничений — они остаются в силе. Господа — буду откровенен с вами — русский царь и русская власть не питает ни к вам ни к кому-то из подданных какой-то особой кровной или племенной вражды. Также я не разделяю того мнения, что смерть Спасителя нашего отягощает совесть ныне живущих детей Израиля. Но есть закон и есть жизненная практика. Русский может решать дело в суде русского в споре с иноплеменником по справедливости — хотя не буду («Оговорился! Нехорошо однако перед ними») утверждать что так бывает во всех случаях. Но согласитесь — закон Моисея прямо предписывает вам обелять своего — будь он трижды неправ. Ну а финансы и политическая экономия… Помилосердствуйте — господа — вы этим наукам сами обучать можете — надо ж и прочим дорогу дать! — позволил себе Георгий рассмеяться. А кроме того… У русского народа — как и у прочих подданных империи Российской нет другого отечества. Еврейский же народ — так уж сложилось — не имея своего коренного отечества имеет дом во многих странах и на многих материках — сколько ваших сородичей уехали в Североамериканские штаты или в Аргентину? Будь бы у вас свое государство многих ограничений можно было бы избежать но…