Виктор Тюрин - Хочешь выжить – стреляй первым [litres]

«Спасибо, друг!»

Завеса порохового дыма сделала свое дело, стрелки не видели, что произошло внутри ресторанчика, и ждали своего напарника, который должен был довести дело до конца. Мое появление стало для них большой неожиданностью. Воспользовавшись их оторопью, я замер, навел ствол на ближайшего бандита и выстрелил. Выронив винтовку, стрелок схватился за грудь, после чего стал заваливаться спиной на рядом стоящую тележку. Последний из убийц отбросил винтовку в сторону и бросился бежать со всех ног, но даже если бы у него были крылья, он бы не ушел от меня. Погоня, под крики прохожих и полицейские трещотки, длилась недолго. Он только успел свернуть за угол на ближайшую улочку, как я его нагнал, а затем рубанул наотмашь по голове рукоятью револьвера. Убийца как подрубленный рухнул, уткнувшись лицом в камни мостовой. Подскочив к нему, с силой ударил его по ребрам ногой, потом еще раз, затем схватил его за шиворот пальто и оттащил в тупичок между домами, где бросил на мусорную кучу. Оглянувшись по сторонам, снова ударил по голове револьвером. Протяжный стон резко оборвался. Выйдя из тупичка, снова оглянулся по сторонам. Никого не было, зато за углом слышались громкие крики и шум возбужденной толпы. Засунув револьвер за пояс, быстро свернул за угол, растолкал зевак, столпившихся перед рестораном, а затем шагнул прямо через разбитое стекло. Едкий запах пороха стоял в воздухе вместе с клубами дыма. Итальянцы, до этого осторожно выглядывавшие из-за стойки, при виде меня сразу нырнули обратно в свое укрытие, зато зеваки, стоящие на улице, сейчас с любопытством наблюдали за моими действиями, но стоило мне подойти к Тиму, как наступила тишина. Пальцы привычно скользнули по шее. Пульса не было. Уже убирая руку, я пальцами зацепился за шнурок на шее мальчика.

«Память матери. Теперь это будет память о тебе, мальчик».

Разорвав шнурок, сунул талисман Тима в карман. В сердце острой иглой кололо чувство вины за смерть мальчика. Мне очень хотелось посмотреть ему в лицо, и в то же время я понимал, что не в силах снова видеть его остановившийся взгляд, поэтому отвернулся и подошел к телу Карла. На минуту замер, отдавая память мертвому, затем, толкнув входную дверь, вышел на улицу. Народ сразу смолк при моем появлении и подался назад. Полицейского, преградившего мне дорогу и пытавшегося что-то спросить, я просто отодвинул в сторону, а когда он попытался схватить меня за плечо, то получил удар в челюсть и рухнул на землю, под крики собравшейся толпы. Пройдя сквозь раздавшихся в стороны людей, я вышел к краю дороги и подозвал кэб. Сел, сказал кучеру, что мне нужно забрать моего пьяного приятеля, затем, захватив оглушенного бандита, доставил его на склад, где отдал его Джеймсу Богарту для допроса, а сам сел с ним рядом. Не прошло и получаса, как наемник сломался, рассказав все, что знал. След вел к посреднику, к которому сразу выехали мои парни. Мне оставалось только сидеть и ждать. Пока я шел по горячим следам, полный холодной ярости, мысли о смерти Тима были как бы заслонены непрерывной чередой действий и событий, цеплявшихся одно за другое и требовавших сиюминутного решения, а вот теперь им никто не препятствовал. Тоска и боль утраты рвали на части сердце и мозг. В свое время я уже проходил через это, когда терял боевых друзей, но эта боль была не такой. Она была яростной, пронзительной и клокочущей, сжигающей меня изнутри. Не знаю, сколько времени я находился в подобном состоянии, пока неожиданно раздавшиеся резкие крики не вернули меня в реальный мир. Вскочив на ноги, я увидел, как бойцы затаскивают в помещение трясущегося человечка в пальто цвета грязи и темно-серой шляпе. Наткнувшись на мой взгляд, тот мгновенно замолк и съежился.

– Он что-нибудь сказал?

Вопрос я задал в пространство, не адресуя его кому-то лично, но ответил мне Богарт:

– Щас я им займусь! Запоет, как тот соловей!

Человечек перевел взгляд с меня на палача, и стоило ему увидеть заляпанный кровью фартук, как он вздрогнул всем телом, после чего, закатив глаза, мешком упал на пол. В другое время парни бы ржали как жеребцы, но сейчас, понимая мое состояние, стали молча и быстро приводить посредника в чувство. Открыв глаза, тот сразу, без всякого понукания, начал быстро говорить:

– Не трогайте меня! Все скажу! Моя кличка Старый Бак. Ко мне четыре дня назад пришел один тип. Передал привет от Голландца Ларри, моего старого дружка, и сказал, что у него есть заказ. Убрать двоих. Срок – неделя. Дал пятьсот авансом, остальные после дела. Мне он показался странным, не нашего поля ягода, поэтому я послал за ним хвост, но он легко от него ушел. Тогда я пошел к Ларри, а тот мне говорит: держись от него подальше – здоровее будешь, но я человек настырный и любопытный. Выставил Голландцу бутылочку, тот и раскололся. Оказалось, тип из детективного агентства, на кого-то из богатеев работает. Тут мой интерес и угас, ведь связываться с ними, что ссать против ветра. Это все, что мне известно. Верьте мне.

«Агентство? Грин, сволочь! Больше некому!»

– Опиши мне типа из агентства!

Спустя пять минут у меня не осталось никаких сомнений, что заказчиком является старший агент Грин.

«Если взять Грина, значит, и адвоката надо брать. Скорее всего, агент только посредник, а Торнтон – мозги. Но за ними же кто-то стоит?»

– Меньше знаешь – лучше спишь. Правда, Бак?

Тот только успел ответить растерянным «ага», как на его голову обрушилась рукоять револьвера.

– Оттащите в угол. Он еще нужен. Пусть группа Харда доставит Грина и предупредите капитана, что агент опытный и умелый боец, поэтому лучше всего сделать засаду у Старого Бака. Грин скоро узнает о сегодняшнем покушении и наверняка придет к посреднику, чтобы произвести с ним окончательный расчет. Думаю, пулей. Теперь ты, Том. Твои люди пусть сядут на хвост адвокату. Возьмете его, когда тот поедет домой. Главное условие: взять обоих тихо и без свидетелей! Все. Выполняйте!

Старшего агента взяли, как я и предполагал, при подходе к норе Старого Бака и привезли на склад. Сейчас он стоял посреди помещения и волком смотрел на меня. Я не стал отдавать его на растерзание Богарту, так как знал, что не получу от этого ни малейшего удовлетворения. Сейчас, глядя на застывшее лицо агента, напряженные плечи, на сжатые тяжелые кулаки, я думал о том, что если даже переломаю этому сукину сыну все до единой кости, мне вряд ли станет легче. У меня на глазах умирали люди, я сам их убивал. Видел, как умирали мои товарищи и друзья, и горел к их убийцам ненавистью. Была возможность – мстил. Жестоко и люто. Утолить боль подобным образом удавалось нечасто, чаще приходилось прятать ее, нося в себе, пока не рассосется сама собой, но сейчас все было совсем по-другому, она не была похожа на то, что мне приходилось испытывать раньше. Не была такой неистовой и злой. Может быть, потому, что к горевшей в сердце ненависти примешивалось горькое чувство непоправимой утраты, смешанное с тихой печалью, словно Тим стоял рядом и тем самым сдерживал меня, не давая разгореться лютой злобе. Наверное, только поэтому я не бросился на агента сразу, а дал ему шанс, пусть призрачный, пусть даже на словах: