Виктор Тюрин - Хочешь выжить – стреляй первым [litres]

– Схватка. Один на один. Выиграешь – уйдешь, проиграешь…

Несколько секунд тот молчал, никак не реагируя на мои слова, только бросал короткие затравленные взгляды на моих парней, стоявших вдоль стен, но потом что-то в его лице дрогнуло, неуловимо изменилось. Глаза стали более живыми. Он получил надежду.

– Я слышал, что ты, Джек Дилэни, человек слова. А как насчет твоих людей? – он говорил почти спокойно. Было видно, что этот человек далеко не трус и умеет держать себя в руках.

– Ты так уверен в своих силах?

– Уверен. Не уверен. Это все слова. Мне надо знать: твои люди дадут мне уйти?

– Да.

Пока он говорил, я пытался понять, что чувствую по отношению к этому человеку. Мне, наверное, надо было испытывать радость, что месть близка, но сейчас почему-то я ничего подобного не чувствовал, была только сосущая пустота в сердце. Грин хотел опять что-то сказать, но я опередил его, коротко бросив ему одно слово:

– Нападай.

Он стремительно бросился ко мне и ударил… в пустоту. Затем наступил мой черед, он попытался контратаковать, потом ушел в глухую защиту, но и это ему не помогло, пропустив очередной удар в голову, агент «поплыл», широко открыв рот и борясь за каждый вздох. Новый удар – и Грин упал на колени. Секунду-другую смотрел на него сверху вниз. Убить просто так не входило в мои планы. Мне нужно было знать все, что знает он. Схватив его за руку, я с силой ее заломил. Старшего агента прямо скрючило от боли, но у него хватило силы сказать:

– Ты… труп. Просто еще не знаешь этого. Ты не доживешь…

– Слышал. Много раз. И пока еще жив.

– Ты еще не знаешь…

Вместо ответа я рванул вверх его руку. Лицо Грина стало мучнисто-белым, глаза закатились, но я не остановился на этом, ребром ладони сломав руку в локте. Кости прорвали окровавленную плоть и полотно рубашки. Грин дико вскрикнул, потом начал стонать.

– Ты мне ничего не хочешь сказать?

Тот продолжал стонать, не говоря ни слова, тогда я склонился, взял его здоровую руку и положил себе запястьем на правое колено. После чего резко ударил по запястью ребром ладони. Послышался хруст кости. По телу Грина побежали судороги боли. Он уже не стонал, а хрипел.

– Не… могу… больше терпеть. Убей.

– Куда ты так торопишься? Я еще только начал.

– Будь… ты… проклят. Скажу…

Спустя десять минут мне было известно, кто заказал убийство, но я все еще не знал причины. Отойдя от лежащего в кровавой луже Грина, подозвал жестом Джона Харда.

– Поеду домой. Хочу побыть один. Когда привезут адвоката, пришлешь за мной человека.

– Будет сделано, командир.

Вернувшись, я первым делом вытащил из бара бутылку виски и стакан, затем сел за стол. Налил полный стакан и выпил, как воду, затем наполнил снова, после чего бережно достал из кармана «память о Тиме», мешочек, сшитый из оленьей кожи. Осторожно сжал пальцы, в надежде почувствовать тепло мальчика, который столько лет, не снимая, носил его на груди, и тут неожиданно пальцы почувствовали нечто, не соответствующее пустому мешочку. Растянув бечевку, я пошарил рукой внутри, как и ожидал – он был пуст. Тогда я снова помял его пальцами и, наконец, понял. Мешочек оказался сделанным из двух слоев тонкой кожи, а между ними было что-то вложено, вроде куска тонкой ткани. Полоснув ножом по шву, распорол его, затем, схватившись за края, с силой рванул их в разные стороны. На столешницу упал находящийся внутри кусок белого шелка с текстом, написанным четкими и ровными буквами. Пробежав его глазами, я понял, это было то, что приговорило Тима к смерти. По своей сути это было завещание, написанное мужем своей жене. Найдя на Западе золото, он вернулся в цивилизацию и выкупил у правительства эту землю. Десять тысяч гектаров. Получив официальный документ, он положил его на хранение в одном из банков Нью-Йорка, после чего снова отправился на Запад. Почему он завещал еще при жизни все жене и сыну и почему эти указания были написаны на шелке и зашиты в мешочек, похоже, навсегда останется для меня тайной. Да я и не стал ломать над этим голову, потому что теперь знал все, что мне надо. Порывшись в столе, я нашел бумагу, в которой было сказано, что наследником Тимоти Мориса является Джек Дилэни. Положил рядом с куском шелка. Некоторое время смотрел на эти два документа. Во мне сейчас боролись два человека. Один считал, что настоящий убийца Тима должен умереть немедленно, второй возражал: этот тип – дорога наверх к богатству и власти, а убить его следует, когда придет для этого время.

Через день мы с Луизой похоронили Тима и Карла. Кроме нас, больше не было никого, если не считать сопровождения – шестерых вооруженных парней. После церемонии погребения я забрал Луизу к себе домой, предварительно наняв женщину, которая бы ухаживала за ней. Для охраны девочки отрядил четырех парней. Двое в квартире, двое – на улице. Сержант был в курсе, что случилось, но никак не отреагировал на происходящее, тем самым предоставляя мне полную свободу действий.

Спустя неделю после смерти Тима я стоял у основания широкой лестницы клуба «Корона». Откуда-то сверху доносилась бодрая музыка. Огромный зал украшали цветные флажки и бумажные китайские фонарики. Вокруг меня бурлило и шумело человеческое море. Обычный благотворительный бал в пользу бедных, организованный городским фондом «Щедрая рука» под девизом «Пока рука дающего не оскудеет». На нем присутствовали богатые люди города, политики, духовенство, городские власти. Смокинги и меха, жемчуг и золото. Вокруг некоронованных королей Нью-Йорка вились чиновники всех рангов, порученцы, агенты в штатском. Кроме последних вокруг здания клуба стоял кордон из полицейских. Вокруг трех длинных столов с легкими закусками теснилась самая бедная часть этой аудитории – журналисты. Они быстро ели, время от времени поглядывая на часы, так как вот-вот должен был появиться мэр, а затем, после его вступительной речи пройдет сбор денег, замаскированный под благотворительную лотерею.

Я присутствовал на этом сборище для того, чтобы увидеть реакцию одного человека на полученное им письмо. Этим господином был Алан Маршалл. Импозантный и холеный мужчина, с хорошими манерами и холодными глазами, он сейчас стоял в группе из четырех человек, таких же богачей, как и он сам. Наблюдая за ними, я одновременно прислушивался к разговору группки владельцев небольших заводов. Темой была провинность рабочего перед хозяином.

– Кнутом и пряником! – утверждал один из них.

– Кнутом и пряником? Чушь, милейший! – возражал ему другой фабрикант. – Только кнут! Пряник рабочие украдут себе сами! Кнут!

В этот самый момент к Маршаллу подошел человек с прямой спиной и военной выправкой. Полицейский чин, определил я. Отведя того в сторону, полицейский ни слова не говоря, вручил ему небольшой пакет. Мультимиллионер, разорвав конверт, прочитал письмо, затем начал задавать вопросы. Полицейский четко и коротко отвечал, правда, после каждого такого ответа лицо полицейского чина принимало все более виноватое выражение, пока, наконец, он не был отослан барским движением руки, а Алан Маршалл некоторое время смотрел неподвижным взглядом куда-то в пространство. Очнувшись, огляделся по сторонам. Он умел держать себя в руках, выражение лица ничуть не изменилось, только пальцы нервным движением сжали в комок листок бумаги. Не обращая внимания на любопытные взгляды стоящих вокруг людей, резко развернувшись, он направился к выходу.