Андрей Валентинов - Аргентина: роман-эпопея. Кн. 2. Крабат

— Ворота открыты. Портье сказал, что твой летчик еще на рассвете уехал. Вон, кстати, его мотоцикл, от ворот слева.

И нажал на класкон. Точка — тире — точка.

— «Dollar S3», — рассудила девочка. — Французский, 1930 года, с индейцем в перьях. Выходит, у Роберта и самолет французский, и...

Не договорила. Из-за створки потемневших от времени и непогоды ворот вышел человек. Комбинезон, летный шлем, промасленная тряпка в руках. Присмотрелся, махнул ладонью.

— Выходим! — скомандовал Марек.

2

— Ничего не скажешь? — спросил Хинтерштойсер.

Курц взглянул хмуро:

— Нет.

Отвернулся.

Приятеля Андреас все-таки дождался, там же, возле гостиничной стены. Засек время — два часа ровно. А если не появится... От первого этажа до третьего не так и высоко. Снаряги нет, зато можно за балконы цепляться. Первого же, который в черном, — в торец! И — допрос с пристрастием, благо учили. «Говори, куда Курца девал, с-сука!»

Обошлось. Приятель вышел из отеля ровно через час и двадцать минут. Только вот встреча вышла странной.

— Совсем ничего?

Тони дернул плечами.

— Итальянцы не пойдут, Бартоло Сандри и Марио Менти. Изза погоды. На самом деле Дуче запретил, не хочет, чтобы его парни были третьими.

Головы, однако, так и не повернул.

— Да знаю я, знаю! — не выдержал Хинтерштойсер. — Все знаю! И что у Ефрейтора план его сорвался, и что нас туда зовут — собачками на привязи. Мне даже про маршрут этой «эскадрильи» рассказали. Они ничего нового не выдумали, пойдут, как Седлмайер и Мехрингер, уступом влево. Снаряга у них какая-то особая, секретная новинка, за счет нее и думают проблему решить...

— Не только, — негромко перебил Курц. — Они на таблетках пойдут. Что за дрянь, не знаю и знать не хочу. И остальным этой гадости отвалят, не жалко им...

Повернулся, поглядел в глаза.

— Они... Они мне сказали, что ты, Андреас, согласился.

Хинтерштойсер онемел. Хинтерштойсер оглох. Не услышал, по движению губ догадался:

— Мне про трибунал песни пели. Потом — про любовь к родному Фатерланду. А тебе и этого не надо, Андреас. Подослали твою...

Хинтерштойсер зажмурился. Подождал немного, пока сердце снова забьется.

И как ответить?

«Нет!» «Как ты мог подумать?» «Мы же с тобой друзья!» «Не смей о ней так говорить!»

— Himmellherrgottsakramenthallelujamileckstamarsch! — сказал Андреас Хинтерштойсер[ 72 72 Самое длинное из известных немецких ругательств. ].

3

На этот раз лицо Роберта-пилота Марек сумел рассмотреть во всех подробностях. Самое обычное, потому и запомнить сложно. Нос слегка картошкой, скулы острые, подбородок крепкий. Только глаза странные, бесцветные. Не серые, не белые даже.

Поздоровались, о погоде фразами перекинулись. Хорошая она, летная! А потом Роберт-пилот подбородком куда-то в сторону дернул, выразительно очень:

— Пройдемся?

Не тут-то было!

— Лучше я сама пойду погуляю, — хмуро заметила Герда. — Секретничайте, не жалко. Дядя Роберт, у вас тут маленьким девочкам пистолет к виску не приставляют? А то папа боится.

Пилот ответил неожиданно серьезно:

— У тебя очень хороший папа, Гертруда. А вот насчет пистолета поручиться не могу, поэтому тебе лучше далеко не уходить. Хочешь самолет осмотреть? Можешь и в кабину забраться.

— Годится, — рассудила девочка. — У меня самый лучший папа, дядя Роберт. А еще я стрелять умею. Двадцать метров, три патрона, два попадания.

Марек Шадов не стал поправлять врушку, хотя и стоило. Не метров — шагов. Не два попадания, а только одно. И левый глаз не надо закрывать, когда на спусковой крючок давишь!

***

— ...Нет, не поляк. Я сорб. Просто «Марек», без всяких «господ ». Как я понял, телеграмму вы уже получили?

— Утром. Госпожа Веспер мне все объяснила. Вас-то я вычислил сразу, потому и подошел. Интересно было взглянуть на мужа столь неординарной женщины. Вам, Марек, я бы помог и без всякой телеграммы. Нужен самолет?

— Нужен, но не сейчас. Если... Если все кончится плохо, вы увезете отсюда одну маленькую девочку — и желательно подальше. Денег я дам.

— Уверен, что в самом крайнем случае успею вывезти вас обоих. Будьте благонадежны! На этом и точку можно поставить, но... Госпожа Веспер — одна из немногих в Европе, кто серьезно помогает моей стране. В Шанхае вы продавали оружие и снаряжение Красной армии Китая. Здесь нет общего знаменателя?

— Обычное частное предпринимательство, Роберт. Business.

— А если дополним условия задачи? Вы сорб, Марек. Что делают наци у вас дома, уверен, знаете, причем куда лучше, чем я.

— У меня больше нет дома. Сорбов не существует, Роберт, их выдумал австрийский Генеральный штаб.

— И поэтому готовится переселение всех, кто еще уцелел, в Рурский бассейн — для «интенсивной германизации». Хотите подробности?

— Не вербуйте меня, Роберт. Ни на что серьезное я не гожусь, жена считает, что мой потолок — Желтый Сандал в Триаде.

— А если потолок разобрать — вместе с крышей? Помогите мне, Марек, в одном очень важном деле. Благодаря госпоже Веспер нам передали образцы новейшей и совершенно секретной техники. Прежде чем везти домой, я должен их испытать, причем в условиях, как мне приказано, максимально приближенных к боевым. Один не могу, привлечь посторонних не имею права. Вы, Марек, не посторонний. Будет очень интересно, обещаю.

— В кого станем стрелять?

— Ни в кого. Техника сугубо мирная — если, конечно, не брать на испытания пулемет... Чем бы вас, Марек, искусить? Хотите на вершину Эйгера? Нет, не на самолете, а просто. Раз — и там!

— На самом темечке Огра?

4

Она отпустила такси и, прежде чем перейти улицу, поглядела налево, где громоздил свои этажи обычный парижский доходный дом, из тех, что выросли словно грибы за последние полвека. Белый, квадратный, совершенно никакой, без малейшей выдумки. Разве что внизу, на уровне первого этажа, в светлую побелку зачем-то врезаны огромные двойные двери. Справа еще одна, самая обычная, а над всем этим — огромные пляшущие буквы в два ряда. Вечером они загорятся ярким переливающимся неоном, но и сейчас прочесть можно. «Paradis Latin» — коротко и не слишком ясно.

Женщина знала, что двойные двери закрыты, поэтому сразу же направилась к третьей, обычной. Взялась за бронзовую ручку, помедлила...

— У тебя очень усталый голос, Ильза, — сказал ей муж. — Отвлекись, развейся!

В другой семье это прозвучала бы странно. Как — и с кем! — может отвлечься женщина в Париже? А уж развеяться!.. Но Марек ей верил, сама же она давно не искала случайных знакомств. Мужчины — это работа, мужчины — то, что хочется и не получается забыть. Мужчина — это ее муж. Но вот отвлечься и вправду имело смысл.

***

Утром к ней на стол легли окончательные цифры. Мартиюнь 1936 года, первая «военная тревога» в Европе после Перемирия 1918-го. Первое испытание для их детища — «Структуры». О’Хара, человек очень неглупый, предвидел все загодя, еще в марте прошлого, 1935-го, когда Гитлер объявил о создании Вермахта. Если в не слишком богатой стране начали строить армию, то, конечно, не для парадов. За год успеют развернуться, значит — следующий март!