Олег Таругин - Командарм. Позади Москва

С похвальной быстротой осознав, кто он и где находится, Кобрин перекатился под попавшую под удар стену – чисто автоматически, на одних рефлексах, хрен пойми чьих, то ли его собственных, то ли Константина Ивановича. Скорее, все-таки его: Ракутин, хоть и участвовал в Гражданской и Финской войнах, вряд ли попадал под внезапную бомбежку. Под локтями и коленями неприятно хрустело битое стекло, несколько раз кожу дернуло короткой болью, порезался все-таки. А вот любопытно, это командованием специально так задумано или некая накладка вышла? Наверняка второе: в прошлые разы ничего подобного не наблюдалось. Да и какой смысл? Роднин ведь, помнится, говорил, что больше никто не собирается испытывать слушателей в экстремальных условиях. Значит, именно что накладка. Можно даже предположить, чем она вызвана: историческая последовательность начала меняться, возможно, даже лавинообразно. Вот он и попал под одну из таких «лавин», которые не смогли заранее предсказать многомудрые сотрудники академической спецлаборатории. По их данным, здесь сейчас вполне обычное раннее утро десятого октября, а на самом деле – именно в эти минуты немецкие пикировщики решили отработать по заранее разведанным целям. История могла измениться буквально на каких-то полчаса, но и этого хватило, чтобы командарм со своим штабом попал под налет. Хотя и вряд ли, конечно, ничего эти самые полчаса не могут изменить. Скорее всего, в той, прошлой, реальности этой бомбардировки вовсе не было. Даже наверняка.

Почему именно пикировщики? Да оттого, что он уже ни с чем и никогда не перепутает звук, сопровождающий атаку «Ю-87», вот отчего! Поскольку сталкивался, причем не раз и не два. Причем в каждом своем погружении в прошлое сталкивался, вот ведь как выходит – уж больно любят фрицы этот свой «точечный инструмент». И когда комбатом был, и когда комбригом, да и в бытность командиром дивизии тоже, пусть и издалека наблюдал. Судьба, блин…

Опять рвануло, теперь несколько дальше. Изба, тем не менее, вздрогнула до самого основания, с щелястого потолка посыпался какой-то то ли мусор, то ли труха. Жалобно звякнули, осыпаясь на пол, остатки стекол в перекошенных оконных рамах, в соседней комнате что-то гулко упало. Откуда-то с улицы раздалось знакомое звонкое «пах-пах-пах» тридцатисемимиллиметровых скорострельных автоматов и заполошная пулеметная трескотня, с небольшим запозданием вступили в бой зенитчики, отгоняя непрошеных гостей. Сориентировавшись, Кобрин перекатился в сторону, рискнув подняться на ноги. Ощутимо потянуло сырым уличным холодом и дымом – не знакомой тухлой вонью сгоревшей взрывчатки, а вполне нормальным дымом горящей древесины. Видимо, во дворе что-то загорелось.

И тут же столкнулся с ворвавшимся в перекошенную дверь командиром в расхристанной гимнастерке и без ремня, налетевшим на него не хуже давешней взрывной волны:

– Тарщ генерал-майор, вы живы?! Целы?! Уходить нужно! Да скорее же! Вас контузило, что ли? Давайте помогу!

«Капитан Еремеев, мой адъютант, – автоматически подсказало сознание, несмотря на все перипетии определенно нештатной ассоциации, уже успевшее разобраться, что к чему. – Игорем Анатольичем звать, с июля сорок первого вместе».

– Нор…мально, Игорек, уходим, – подхватив со спинки упавшего стула портупею и полевую сумку, торопливо зашлепал босыми – только сейчас заметил – ногами к перекошенной двери. Подошву правой тут же болезненно кольнуло: наступил-таки на стекло, хоть осколков возле двери валялось и немного. Еремеев, на миг отпустив командира, метнулся куда-то в угол, тут же вернувшись. В руках он держал сапоги с повешенными на голенища портянками. Снова подхватив генерала под руку, едва ли не волоком потащил за собой:

– Да скорее же, Константин Иваныч! Не ровен час, накроет следующей бомбой.

– Не накроет. – Рывком освободившись, Кобрин нырнул в дверной проем, в последнюю секунду ухитрившись избежать удара башкой о низкую притолоку. – Первый уже отбомбился, сейчас второй перенесет…

Тяжелый удар навалился будто одновременно со всех сторон. Кобрина швырнуло куда-то вперед и вбок, к счастью, примерно как раз в ту сторону, куда они и направлялись. Сознание погасло, и последним, что он еще успел осознать, было: «Вот сука, накрыли-таки прямым попаданием. Блестяще экзамен сдал, твою ж фрицевскую муттер…»

«Ракутин Константин Иванович, 1902 года рождения, уроженец деревни Новинки Нижегородского уезда, русский. Тридцатидевятилетний командарм. Прошел две войны, Гражданскую и Финскую, причем во время первой воевал на Западном фронте, участвовал в польском походе и боевых действиях на Дальнем Востоке. В 1920-х годах – служба на разных должностях в погранвойсках ОГПУ там же. Боевой путь начал помощником командира роты стрелкового полка, к 1940 году дослужившись до начальника Прибалтийского погранокруга. С лета этого же года – генерал-майор.

В 1919 году окончил пехотные курсы красных командиров в Тамбове, в 1931-м – Высшую пограничную школу ОГПУ, а в 1936-м – вечерний факультет Военной академии РККА имени Фрунзе. Несколько лет преподавал в учебных заведениях НКВД, два года был начальником погранотряда в Белорусской ССР, после чего занял пост начштаба Ленинградского пограничного округа, а еще через год возглавил Приб ПО.

Великую Отечественную встретил в Прибалтике, с первых дней войны командуя войсками, ведущими оборонительные бои, в частности под Лиепаей и Таллином. Отозван в столицу, где назначен командующим 31-й армии резерва Ставки, формирующейся под Москвой. В середине июля принимает под командование 24-ю армию. Но не Резервного фронта, как было в прошлый раз , а Западного. И потому теперь вовсе не факт, что ему суждено погибнуть в октябре под селом Семлёво Смоленской области, выводя из окружения попавшие в немецкое кольцо войска. Да и место его гибели военные археологи теперь вряд ли станут искать долгих полстолетия [6]. И Золотую Звезду Героя с орденами Ленина и Отечественной войны I-й степени он тоже теперь вряд ли получит с пометкой «посмертно», скорее уж лично из рук товарища Калинина или даже Самого…»

Стоп… это что ж такое получается? Это он что, о самом себе в третьем лице размышляет?! Причем находясь в бессознательном состоянии и одновременно воспринимая и как исторического персонажа из прошлой версии истории, и как самого себя?! А… кто он сейчас НА САМОМ ДЕЛЕ, собственно говоря? Майор Сергей Викторович Кобрин, слушатель четвертого курса ВАСВ [7]? Или все же генерал-майор Константин Иванович Ракутин, бывший пограничник, а ныне – командарм 24-й армии Западного фронта?

Что за бред?

И все же, кто он такой, КТО?! Что с ним происходит?!

Застонав, Кобрин зашелся в мучительном, разрывающем грудь кашле – и очнулся, парой секунд спустя окончательно придя в себя.