Владимир Мельник - Оперативный простор [СИ]

– А теперь, выкладывай, сколько еще снайперов здесь работает, – прошипел Зарубин.

– Ще пара, у сусідньому домі (Еще пара в соседнем доме — укр.), – пролепетал тягнишкилевец и посмотрел на меня. – Вован, Свешников, це ти?!!! (Вован, Свешников, это ты?!!!)

И в этом зашуганном, дрожащем от страха «свободовце» я узнал своего бывшего одногруппника по университету — Леху Петрова.

– Да, это я. Не думал, что встретимся в такой обстановке, – ответил я. – И что ж ты тут делаешьТы ж вроде на Ровенской ТЭС работал?

– Так я й робив там доки ваш Бандюкович не почав продавати країну клятим кацапам. (Так я и работал, пока ваш Бандюкович не начал страну проклятым москалям продавать)

– Ты вот что, агитацию свою бандеровскую оставь для других. Рассказывай, где вторая пара снайперов?

– Вони працюють на шостому або п”ятому поверхах сусіднього будинку. Не думав, Вован, що ти запроданець кацапський. Та це й не дивно — ваш кацапський Севастополіс, та й Кирим взагалі, треба спочатку розстріляти кожного другого, а кожного першого — повісити. Щоб звільнити від вашой москальської зарази території, щоб справжні, свідомі окраїнці могли тут жити. (Они работают на шестом или пятом этажах соседнего дома. Не думал, Вован, что ты продался кацапам. Ну, это и не удивительно — ваш кацапский Севастополис, да и Кырым вообще, нужно сначала расстрелять каждого второго, а каждого первого — повесить. Чтобы совободить от вашей москальской заразы территории, чтобы настоящие, сознательные окраинцы могли тут жить.)

– Ты все сказал– с улыбкой спросил Зарубин.

– Все.

– Вот и хорошо. Дурак ты, Леха! Оболваненный дурак! – сказал я и воткнул нож ему в район печени.

Провернул из стороны в сторону «свинорез», лицо одногруппника исказила гримаса боли, тело начало трепыхаться в предсмертной агонии, а в глазах застыло непонимание и удивление. Удивление, что бывший одногруппник его пырнул ножом, а непонимание того, что КАК?! Он ведь не может умереть! Ведь бойцы за правое дело окраинского национализма просто так, бесславно, как свинья на бойне, не гибнут... Кисть немного занемела после удара — для примера, попробуйте со всей дури проткнуть автомобильную покрышку. Вытащил нож и клинком провел по горлу умирающего Лешки: лезвие рассекло кожу, мышцы, трахею и я рукой почуствовал скрежет острого металла по шейному позвонку. Наши взгляды встретились: в его глазах была собачья тоска по уходящей жизни. Я невольно прислушался к своим ощущениям — ничего кроме ненависти, омерзения и пустоты не чувствовал, хоть раньше, с Петровым, мы даже пьянствовали вместе во время сессий. Теперь — он даже не противник, а ВРАГ! А моя работа — их убивать! И ни капли сострадания или угрызений совести у меня нет. Не сомневаюсь, что Леха поступил бы со мной также. И вообще, «Не спрашивайте, что снится разведчику после войны...».

– Ну, ты зверюга, Вован, – сказал Валера.

– Так будет с каждым, кто продался пендосам.

– Да я и не осуждаю тебя.

– Попробовал бы. – сказал я, а у самого немного дрожали руки.

Ничего, это пройдет. На войне нет места для соплей и сантиментов. Петров прожил чуток дольше своего товарища только из-за того, что нам нужна была информация. После этого он переходит в разряд нежелательных свидетелей, которых обычно сразу безжалостно убирают – это правило написано кровью. Немного труднее мочить противника, которого ты знаешь лично, с кем пиво пил и с девчонками-одногруппницами куцебалил. Но Леха сделал свой выбор, а я — свой. Это раньше, до войны он был товарищем, сейчас не то время.

– Ну что, пошли других мочить– спросил я.

– Давай. – сказал Зарубин, закидывая за плечо СВД, АКС-74 и разгрузки с боеприпасами убитых «свободовцев».

Тихо спустились во двор — перестрелка возобновилась, сопровождаемая противным визгом минометных мин. Давний фронтовой опыт уже научил по звуку определять, где «твоя», а где — рванет далеко. Тем не менее, это было нам на руку — сейчас все были отвлечены в сторону здания автовокзала. Перебежками просочились в соседний дом. Снайпер и его второй номер оказались на шестом этаже. Тут уже «работал» ножом Валера — у тягнишкилевцев не было ни единого шанса.

– Анкер! Я — Змей! Прием! – вышел я на полицейской частоте.

– Анкер на связи! Как у вас дела, ребята– спросил Заруднев.

– Работу сделали, бобик сдох.

– Выходите оттуда, мы начинаем.

– Принял, уходим.

Обвешанные оружием и снарягой убитых мы направились обратно, при этом оглядываясь, чтобы не нарваться на какого-нибудь придурка-тягнишкилевца или чтобы свои не подстрелили. Операция прошла на удивление четко и слажено. Единственное, что пошло не по плану, так это то, что при нападении группы отвлекающего маневра на сосредоточение бандерлогов в районе улицы Гурзуфской, «свободовцы» начали удирать, особенно после того, как из гранатометов подожгли оба их БТРа. В результате операции, наши потеряли около десятка человек убитыми и тридцати ранеными, с учетом тех, кто держался в блокаде. У бандерлогов двадцять пять трупов и в два раза больше раненых. Резонанс, конечно, был огромный, после чего через три дня батальон вывели в район Элеваторного, а еще через неделю — отправили в Киев. Теперь мы можем приступить к сбору информации, ведь надо ж выполнить поставленную задачу.

– Ну, спасибо, мужики, классно сработали! – заливался дифирамбами Заруднев, когда мы сидели за столом в штаб-квартире и обедали, – Уважуха капитальная!

– Слушай, Костя, харе нам тут ссать в уши. Лучше скажи, готово ли все– сказал я

– В общем, все готово. Двое сейчас наблюдают за ВПП и записывают, что и когда взлетает. Остальное — в ожидании «зеленого свистка» и дрожит от возбуждения.

– Это хорошо, надо ехать. Костя, кто там всем рулит?

– Борода командует – все через него.

– Хорошо. И экипировка тоже у него?

– Ага. Только, мужики, осторожней там. Если провалитесь, то не только людей моих положите, но и всю нашу организацию под монастырь подведете. Я уже не говорю о том, что мне яйца оторвут в Центре за ваш провал...

– Будем стараться, Костя. – сказал Валера.

– Бля, мож с вами поехать?

– Нет, Костя, сиди тут. Потому что тебе нельзя светиться. Сам ведь понимаешь.

– Ну, да... Ладно, мужики, с Богом. Пойдем проведу немного — сказал экс-депутат и, закинув на плечо АКС, вышел из дома.

Во дворе уже стоял «Урал», готовый к выезду. Извергая клубы выхлопного газа, тарахтел на холостых оборотах. Поручкавшись с Зарудневым, мы закинули баулы с экипировкой и запрыгнули следом. Когда расселись по лавкам у бортов, машина мягко стартанула и поехала по сумеречному городу моего детства. Дороги, которые и до войны не отличались хорошим качеством, все больше подтверждали заявление по поводу одной из русских бед. Хоть район был не так сильно задет войной, как, допустим, Центр, но проезд по Элеваторной улице заставил ухватиться за задний борт по-крепче, что не сверзиться на очередной колдобине или куче мусора. В районе улицы Лексина пересекли железнодорожные пути, чтобы выехать на Ухтомского, а оттуда на Евпаторийское шоссе. Город не переставал удивлять своей пустынностью, разрушениями. Разбитые и сгоревшие остовы легковых и грузовых машин давал понять, что сюда американцы еще не совались. Потому что в других частях города, в так называемой «Зеленой зоне», которую контролировали пендосы, они вывезли все металлическое, что можно было отрезать, открутить, оторвать и так далее. Для этого, сначала они нанимали местных жителей, обеспечивали инструментом и те резали трубы открыто проложенного газоснабжения, которые уже почти полтора года пустовали. Но быстро прекратили такую практику, потому что народ тупо разворовывал инструмент — выходит на работу, получает необходимое оборудование, поедет на свой участок и сразу делает оттуда ноги, прихватив американское добро, чтобы потом обменять на продукты или еще что. Потом уже янки открыли пункты приема металлолома, где каждый желающий может обменять железо на продукты или гривны, которыми расплачивались захватчики. Честно говоря, украинская валюта обесценилась настолько, что ее никто не хотел брать, предпочитали натуральный обмен. Голодающие люди начали выкорчевывать трубы в домах, столбы дорожных знаков, собирали осколки от снарядов, в общем, все, что можно было сдать. Народ начал кучковаться в группы: одна часть резала металл, а вторая — охраняла с оружием в руках. Потому что в спорах за право работать на определенной территории уже начали применяться автоматы, как последний довод. По пути нашего следования была, видимо территория, в которую «металл-хантеры» боялись соваться. Свинцово-тяжелые тучи закрывали солнце, которое уже устало закатывалось за горизонт. Вся окружающая обстановка попахивала постапокаллипктикой и навевала совершенно не радужные настроения. Оборванные люди бродили тенями и с опаской жались к остаткам заборов домов частного сектора, когда мы проезжали мимо. Когда переползали через железнодорожные пути, неожиданно увидел девочку лет десяти, это мне подсказал тот факт, что в руках была кукла без ног. Дите возилось в куче битого кирпича, потом, отбросив искалеченную игрушку, схватило палку, несколько раз сноровисто ударило и вытащило за хвост свою добычу — крупную крысу с разможенной головой. Ребенок с радостным криком куда-то побежал, скорее всего к родителям. Я был немного шокирован увиденным — неужели народ начал настолько деградировать?! А чего ты, Володя, удивляешьсяЛюди хотят выжить! А дите тут ни при чем — девчонку, скорее всего, этому родители научили. Я больше чем уверен, что многие женщины, для того, чтобы хоть как-то прокормить детей приторговывают собой — от этого никуда не денешься. Оно и понятно — попробуй выдержать взгляд голодных детских глаз. И не важно, твое дитя это или чужое... Мой сын не родился. Я точно уверен, что был бы сын. Вот только из-за одного этого я должен мстить! Убивать американцев или таких как Леха Петров и рука дрожать не должна, да и не будет, уж поверьте...