Роберт Хайнлайн - Кукловоды. Дверь в Лето [сборник]

Три минуты подряд он замысловато ругался.

– Кто вам о нем рассказал?

– Видите ли, профессор, когда я собирал материал для статьи о Министерстве обороны… я ведь, кажется, упоминал об этом?

– Нет.

– Так вот, собирая тот материал, я услышал всю вашу историю от одного доктора наук – он консультировал в соседнем отделе. Он прочитал отчет полковника и был совершенно уверен, что, если б вам позволили опубликовать результаты опытов, ваше имя стало бы известно среди физиков…

– Хрмф! Тут он прав!

– Но я понял, что открытие засекречено… по приказу того полковника… как бишь его… Плашботтом.

– Трашботтем, [47]сэр. Наглый, напыщенный, надутый недоносок, не способный найти свою шляпу, прибитую гвоздями к его башке. Что стоило бы проделать.

– Мне очень жаль.

– О чем сожалеть, сэр? Что Трашботтем был тупицей? Так в этом виновата природа, а не я.

– Мне очень жаль, что мир так и не узнает об открытии. Я понимаю, вам запретили говорить о нем.

– Кто вам это сказал? Что хочу, то и говорю!

– Я так понял, сэр… со слов моего друга из Министерства обороны.

– Хррмф!

Больше в тот вечер я ничего из него не вытянул. Только через неделю он решился показать мне лабораторию.

Все остальные лаборатории были заняты теперь другими исследователями, но свою темпоральную лабораторию он никому не уступал, хотя и перестал ею пользоваться. Ссылаясь на режим секретности, он запретил даже входить в лабораторию и не позволил демонтировать установку. Когда мы вошли в помещение лаборатории, запах там стоял, как в подвале, не проветриваемом годами.

Он, как всегда, был пьян, но не настолько, чтобы на все наплевать; да и на ногах держался твердо. А пил он как лошадь. Он принялся излагать мне математическое обоснование теории времени и темпоральных перемещений (он никогда не употреблял выражение «путешествие во времени»), но записывать запретил. Впрочем, в записях и так не было бы смысла, ибо каждое обоснование он предварял словами: «Таким образом, очевидно, что…» – и переходил к вещам, очевидным только для него и Господа Бога, но ни для кого больше.

Когда он чуть притормозил, я спросил:

– От друга я слышал, что вам так и не удалось откалибровать установку и поэтому нельзя точно определить величину темпорального перемещения. Это верно?

– Что? Чушь собачья! Молодой человек, если чего-то нельзя измерить, то это уже не наука. – Некоторое время он клокотал, словно чайник на плите, потом немного успокоился. – Смотрите сюда. Я покажу вам.

Он отвернулся и принялся налаживать аппаратуру. Все его оборудование состояло из низкой, помещенной в клетку платформы (он назвал ее «точкой темпоральной фазы») и панели управления, которая с равным успехом могла бы управлять паровым котлом или барокамерой. Оставьте меня с ней наедине и дайте в ней покопаться – уверен, мне не составило бы труда разобраться в элементах управления, но Твитчел довольно резко приказал мне держаться от приборов подальше. Еще я заметил восьмиканальный самописец Брауна, несколько мощных релейных переключателей и дюжину других знакомых компонентов, но без принципиальной схемы они ни о чем мне не говорили.

Он повернулся ко мне и спросил:

– У вас есть какая-нибудь мелочь в карманах?

Я порылся и вытащил из кармана горсть мелочи.

Он выбрал две новенькие пятидолларовые монеты – изящные шестиугольники из зеленого пластика, выпущенные в этом году. Лучше б он взял монеты помельче: с деньгами у меня было туго.

– Есть у вас нож?

– Да, сэр.

– Выцарапайте на каждой свои инициалы.

Я сделал, о чем он просил. Тогда он велел мне положить монеты рядом на платформу.

– Засеките время. Я установил шкалу перемещения ровно на неделю плюс-минус шесть секунд.

Я взглянул на часы. Доктор Твитчел начал отсчитывать:

– Пять… четыре… три… два… один… пуск!

Я оторвал взгляд от часов. Монеты исчезли. Мне не пришлось таращить глаза, изображая изумление. Чак рассказывал мне о подобной демонстрации, но видеть такое собственными глазами – совсем другое дело.

– Мы зайдем сюда через неделю и увидим, как одна из монет опять появится на том же месте, – оживленно говорил профессор Твитчел. – А другая… Вы ведь видели их обе на платформе? И сами их туда положили?

– Да, сэр.

– А где я был?

– У пульта управления, сэр.

Он действительно находился в добрых пятнадцати футах от решетки и от пульта не отходил ни на шаг.

– Очень хорошо. Подойдите сюда. – Он полез в карман. – Вот одна из ваших монет. Другую получите обратно ровно через неделю. – Он передал мне зеленую пятидолларовую монету с моими инициалами.

Я ничего не ответил: трудно говорить, если у вас отвисла от удивления челюсть. А он продолжал:

– На прошлой неделе вы своими разговорами задели меня за живое. И в среду я посетил лабораторию, впервые за… да, впервые за последний год. На площадке я нашел эту монету и понял, что произошло… произойдет… и что я опять воспользуюсь установкой. Но до сегодняшнего вечера я еще сомневался, стоит ли вам демонстрировать опыт.

Я повертел монету, разглядывая ее:

– И она была у вас в кармане, когда вы пришли сюда?

– Конечно.

– Но как она могла быть одновременно и в моем и в вашем кармане?

– Милостивый Господи! Человек, не затем ли у тебя глаза, чтобы видеть? А мозг, чтобы мыслить? Вы что, не в состоянии воспринять простой факт только из-за того, что он лежит за пределами вашей скучной реальности? Вы принесли монету сюда в кармане сегодня вечером – и мы ее направили в прошлую неделю. Несколько дней назад я нашел ее здесь. Положил в карман. Принес сюда сегодня вечером. Ту же самую монету… или, чтобы быть точным, более поздний сегмент ее пространственно-временной структуры, но на неделю более старый, на неделю более изношенный. И какая каналья сможет назвать эту монету «той же самой»? Нельзя же называть взрослого человека ребенком только потому, что тот вырос из ребенка. Он старше.

Я снова взглянул на монету:

– Профессор… забросьте меня на неделю назад.

– Об этом не может быть и речи, – сердито взглянув на меня, ответил он.

– Почему? Разве ваша установка не работает с людьми?

– Что? Конечно, она может работать и с людьми.

– Тогда почему бы не попробовать? Я не из трусливых. Только подумайте, как замечательно это будет выглядеть в книге, если я напишу на основе собственного опыта, что установка перемещения во времени Твитчела действует.

– Вы и так можете писать на основе собственного опыта. Вы только что видели сами.

– Да, – нехотя согласился я. – Но мне могут не поверить. Этот случай с монетами… Я-то видел и верю. Но кто-нибудь из читателей может подумать, что я простофиля, которого вы надули с помощью простого фокуса.