Роберт Хайнлайн - Кукловоды. Дверь в Лето [сборник]

Я долго рассматривал отражение его лица в зеркале, сомневаясь, не обознался ли я. Нет, не обознался. Лицо Твитчела трудно было спутать с чьим-нибудь другим – моим, к примеру. Оно было суровым, слегка высокомерным, самоуверенным и довольно красивым – такое лицо могло быть у Зевса. Я вспомнил, во что он превратился потом… и тем не менее я не ошибся – это был Твитчел. Я поежился, представив его стариком и вспомнив, как плохо с ним обошелся. И задумался о том, как я могу загладить свою вину.

Твитчел поймал в зеркале мой взгляд и повернулся ко мне:

– В чем дело?

– Да нет, я так… Вы ведь доктор Твитчел? Из университета?

– Да, из Денверского университета. Разве мы знакомы?

Я чуть не оговорился, забыв, что в этом году он преподавал в городском университете. Помнить в двух временны́х плоскостях сразу – трудно.

– Нет, доктор, но я слушал ваши лекции. Можно сказать, я один из ваших поклонников.

Его губы дернулись в попытке улыбнуться, но дальше дело не пошло. По этому и другим признакам я заключил, что он еще не приобрел навязчивую потребность выслушивать лесть в свой адрес; в этом возрасте он был уверен в себе и мнение других о нем его не волновало.

– Вы уверены, что не спутали меня с какой-нибудь кинозвездой?

– О нет! Вы – доктор Хьюберт Твитчел, великий физик.

Он опять изобразил подобие улыбки:

– Давайте просто скажем, что я физик – или пытаюсь им быть.

Мы немного поболтали, а когда он расправился со своим бутербродом, я стал приставать к нему, предлагая выпить. Я сказал, что сочту за честь, если он позволит угостить его. Он покачал головой:

– Я почти не пью, а уж днем – никогда. Тем не менее спасибо. Приятно было познакомиться с вами. Если окажетесь поблизости от университета, заглядывайте ко мне в лабораторию.

Я сказал, что непременно загляну.

Но я не так уж часто совершал оплошности в 1970 году (попав туда во второй раз), потому что уже знал, что к чему, да и большинство моих знакомых были в Калифорнии. Я решил, что если встречу еще кого-нибудь из знакомых, то живо скажу, окинув холодным взглядом, что впервые вижу.

Но мелочи тоже могут причинять неприятности. Я, например, никак не мог отвыкнуть от стиктайтского шва и снова привыкнуть к молнии. Мне не хватало множества удобных мелочей, к которым я успел приучиться за шесть месяцев и которые уже воспринимал как само собой разумеющееся. И бритье! Мне опять пришлось бриться! А однажды я даже простудился. Этот ужасный призрак прошлого обрушился на меня по причине моей забывчивости. Я совершенно упустил из виду, что одежда может промокнуть под дождем. Хотел бы я, чтобы все эти изысканные эстеты, которые хулят прогресс и вздыхают о неповторимых прелестях прошлого, могли увидеть то, что видел я. Я привык к лучшим условиям жизни, и пока опять не освоился в 1970 году, меня постиг ряд мелких разочарований: тарелки, на которых остывала пища; рубашки, которые надо было отдавать в стирку; зеркала в ванных, которые запотевают в тот момент, когда вам надо причесаться после мытья; сопливые носы; грязь под ногами и грязь в легких. Потом я привык ко всему этому, как собака привыкает к блохам.

Денвер в 1970 году еще оставался чудным старомодным городком – мне там очень нравилось. Еще не было ничего от продуманной путаницы Нового плана, с какой я столкнулся (или столкнусь), когда приехал (или приеду) сюда из Юмы. В нем все еще было меньше двух миллионов жителей, и по улицам ездили автобусы и другой автомобильный транспорт. И все еще были улицы – так что я без труда нашел Колфакс-авеню.

Денвер все еще привыкал к своей роли столицы и походил на мальчика, надевшего свой первый строгий вечерний костюм, – было ощущение какой-то неловкости. Денвер все еще тяготел к сапогам на высоком каблуке и гнусавому выговору жителей Запада, хотя знал, что ему суждено разрастись и стать многонациональным центром деловой и культурной жизни, с посольствами, шпионами и знаменитыми на весь мир ресторанами. Город застраивали на скорую руку и во всех направлениях, чтобы разместить бюрократов, лоббистов, посредников, секретарей-машинисток и всякого рода бездельников. Здания возводились с такой быстротой, что коров едва успевали сгонять с пастбищ, отведенных под застройку. И все-таки Денвер протянулся на восток всего на несколько миль от Авроры, на север – до Хендерсона и на юг – до Литтлтона, но дальше, до Академии ВВС, все еще лежали поля. На западе, правда, город полез в горы, и федеральные учреждения укрылись в каменной глубине.

Так что Денвер во времена федерального бума мне нравился, но все же я мучительно хотел вернуться в свое собственное время.

Но мелочи не дают жить спокойно. Вскоре после того, как меня зачислили в штат «Горничной», я смог позволить себе полностью подлечить зубы и не думал, что мне когда-нибудь вновь придется обратиться к зубному врачу. Но в 1970 году у меня не было антикариесных таблеток, и в зубе появилось дупло. Боль сильно донимала меня, и пришлось пойти к дантисту. Господи, я совсем забыл, что он увидит, заглянув мне в рот! Он поморгал, поводил зеркальцем вокруг зубов и наконец воскликнул:

– Великий Иосафат! У кого вы лечились?

– Аа-оо-ыы?

Он вынул руки из моего рта.

– Кто это вам сделал? И как?

– Что? Вы о моих зубах? Я лечился в одной экспериментальной клинике… в Индии.

– Как они это делают?

– Откуда я знаю?

– Подождите минутку. Я должен сделать несколько снимков. – Он начал возиться с рентгеновским аппаратом.

– Нет, нет, – горячо запротестовал я. – Просто вычистите эту дыру, заткните чем-нибудь и отпустите меня.

– Но…

– Извините, доктор, я очень тороплюсь.

Он оставил аппарат и занялся зубом, время от времени прерываясь, чтобы еще раз полюбоваться на мои зубы. Я расплатился наличными и ушел, не оставив своего имени и адреса в регистрационной книге. Пожалуй, я мог бы ему разрешить сделать снимки, но помешала осторожность, ставшая уже рефлексом. Конечно, никому вреда от снимков не было бы; впрочем, и пользы тоже, так как рентгеновские лучи не показали бы сам процесс регенерации, а я объяснить ему не смог бы.

Только в прошлом можно успеть сделать многое. По шестнадцать часов в день я потел над «Чертежником Четом» и «Первоклассным Питом», но между делом успел кое-что предпринять. Действуя анонимно, через адвокатскую контору Джона, я обратился в частное сыскное агентство, имевшее отделения по всей стране, с запросом о прошлом Белл. Я сообщил им ее адрес, номер и марку автомашины (на руле можно легко найти отпечатки пальцев) и намекнул, что она, возможно, не раз побывала замужем и на нее наверняка заведено дело в полиции. Я должен был экономить и без того таявшие средства, и мне не по карману были расследования, о которых написано столько увлекательных книг.