Владимир Перемолотов - Лунное золото Революции

— Принимай на работу, товарищ начальник.

Не дождавшись ответа, гость протянул бумагу и аккуратно положил перед хозяином.

Алексей Григорьевич машинально опустил взгляд.

Слепой текст на казенной сиреневой бумаге припечатывали сразу две печати — круглая, с гербом СССР и треугольная, внутри которой теснились буквы.

— Вы кто? — спросил, наконец, Алексей Григорьевич, отодвинув бумаги. — Зачем?

— А меня вам товарищ Глазычев направил. Сказал, что заболел ваш буфетчик. Что нужно…

— Не заболел, — поправил его Алексей Григорьевич. — Ногу сломал. Гопники, чтоб их…

— Ну вот, — сказал гость. — А я буфетом заведовал… Я самого товарища Васнецова обслуживал. Третью конференцию представителей беднейшего крестьянства! Яйца пашот восемьдесят две порции! Цветная капуста и шашлыки по карски.

Он победоносно потряс в воздухе воздетым пальцем.

— Какие шашлыки?

Сильно сжав голову руками, хозяин провел руками по лицу, стирая усталость и плохое настроение.

— Ничего не понимаю…. Так… Давайте сначала и по порядку, товарищ. Кто вы?

— Я? Пустозеров Апполинарий Петрович. Я к вам не Христа ради пришел — по направлению.

— Кем направлены?

Вертя головой по сторонам, гость нежданный удивился его непонятливости.

— Да вот же ж бумаги… Биржей труда Краснопролетарского района! Буфетчик я…

Туман округлых фраз крутился в голове кадровика, ворочался неподъемными валунами. Он поморщился, понимая, что не в силах внятно сказать человеку, что от него хочет. Наконец выдавил из себя:

— Ну давайте-ка, объясните мне…

— Сейчас, момент, — сказал тот, сообразив что-то. — Смотрите вот…

Палец его ткнулся в сероватую бумагу, пробежал по строчкам, уперся в синий круглый оттиск.

— Вот печать, вот подпись… А вот и я сам!

Хозяин кабинета поднял глаза от бумаг на гостя. Его глаза притягивали к себе и что-то напоминали. Через секунду он вспомнил.

Повезло ему в жизни. Два раза довелось ему товарищ Ленина видеть и раз даже поговорить. Запомнил он с тех пор взгляд ленинский — внимательный и ласковый одновременно.

Вот и из этих глаз словно прохладой повеяло. Ласковый, ленинский взгляд с понимающим прищуром. Тяжесть папиросная, что с самого утра в голове плавала, рассеялась как-то сама собой, в голове посвежело и ясно стало, что делать. Специалист пришел! Надо дать работу специалисту!

— Конечно, товарищ. Очень вы вовремя! — с нарастающим энтузиазмом произнес он. Мысли стали ясными и прямыми, как рельсы. — У нас в специалистах нужда необыкновенная! Яйца пашот, говорите?…

….От переполнявшего всё существо мсье Форитира счастья мост под ногами вздрагивал в такт его шагам. Ему казалось, что стоит захотеть и он, оттолкнувшись посильнее, взлетит в небо и сделает там изящный пируэт. Головой-то он понимал, что этого быть никак не может, но не время было слушать голову, не она сейчас была главной. Сердце! Вот чем он жил!

В нем гремели фанфары, ревели трубы, аккомпанирующие захлебывающимся в счастливом щебете райским птицам, шумели заросли лавра и флердоранжа.

Казалось бы, только что такого произошло — робко шептала голова, — ну подумаешь, одна из миллиона парижских девушек ответила «да» одному из миллиона парижских мужчин. Рядовое событие никак не заслуживающие того, чтоб каменный мост под ногами начал взбрыкивать, что тебе молодой жеребчик.

Но! Но!! Но!!!

Но самое главное, что это была за женщина, и что это был за мужчина!

Женщину звали мадемуазель Гаранская — лучшая из женщин Парижа! Нет! Всей Франции и всего мира! А мужчиной — он сам, журналист, газетчик мсье Форитир.

Она все-таки согласилась, и её кроткое «да» теперь наполняло его душу бушующими там салютами и фонтанами шампанского. Да! Не просто слово, а слово, слетевшее с коралловых губок вместе с нежным взглядом, слово, открывающее для него врата небес!

Только вот этот старый надежный мост, скроенный парижанами из камней Бастилии, мог выдержать его счастье. Он и сам чувствовал себя немножко революционером. Это его любовь разрушила стены, которыми наилучшая из женщин окружила свое сердце. Любовь его разбила их, как его предки расколошматили саму королевскую тюрьму.

Внезапно он сообразил, куда несут его ноги, и вновь содрогнулся от счастливой догадки. За спиной остался освещенный редкими огнями дворец Бурбонов, а другой конец моста вел к площади Согласия.

Согласие! Согласие, и любовь! Вот чем теперь с этой самой минуты будет заполнена его жизнь с этой восхитительной женщиной.

Свадьба. Скромная гражданская свадьба и обязательно свадебное путешествие. Они заслужили его! Он не последний человек в редакции и может позволить себе пусть небольшое, но вполне достойное свадебное путешествие. Куда-нибудь на юг, где уже во всю цветут цветы, и солнце греет шелковый песок на лазурных пляжах.

Он прислонился спиной к парапету, поднял голову к небу.

Или на Корсику? Или даже в Испанию?

Мсье Форитир глубоко вздохнул, не прекращая улыбаться звездам. Да какая разница, черт побери! Пусть она выбирает! Пусть! Куда угодно, но вместе с ней!

…Устроиться в буфет оказалось не так сложно, как им думалось всего несколько дней назад. Конечно, это стоило трудов, нервов и денег, но все, в конце концов, обошлось. Ради дела они готовы были на многое, и чья-нибудь смерть не стала бы препятствием, однако даже убивать никого не пришлось. Все ограничилось одной вовремя переломанной рукой… Или ногой? Он не помнил точно. Не его это было дело.

Слава Богу, их воображение преувеличило трудности, а не преуменьшило их, а вот воображение большевичков подвело тех больше. Подумав об этом, Апполинарий Петрович, профессор психологии, а теперь вот советский буфетчик, дернул рукой, чтоб перекреститься, но вовремя одернул себя и воровато оглянулся. Вроде никто ничего не заметил… Пролетарии и большевики с невыспавшимися лицами маршировали рядом с ним, думая о своих делах. Профессор попытался представить их мечты, но дальше кружки пива, воблы и вымпела за победу в соцсоревновании не продвинулся. Не русский это был народ. Чужой. Этого народа он не знал, и знать не хотел. Плебеи.

Хмыкнув пренебрежительно, он вернулся к своим мыслям. Да, недобоялись большевики-то.

Нет, тут уж точно без божественного проведения не обошлось!

Вновь рука сама собой дернулась, пытаясь подняться для крестного знаменья, и Апполинарий Петрович от греха засунул ладонь в карман пальто. Не ровен час, подставишься по глупости, и все… Конец. Не время задаваться и бравировать. Попасть-то он сюда попал, но это даже не пол дела, а так… Пустяк. Надо еще настоящее дело сделать — организовать все так, чтоб задержать взлет до нужного момента. А если они все-таки взлетят раньше положенного, то чтоб пропали где-нибудь в безднах пространства. Жаль, что не удалось господину Кравченко остановить ихнюю Лунную программу…. Придется теперь ему потрудиться, доделать недоделанное.