Владимир Перемолотов - Лунное золото Революции

— Вниз! Вниз!

Раз уж они тянулись к ним издалека, оставалась одна надежда — спрятаться за кривизной земного шара. Теперь за стеклом крутилась, приближаясь, земля. Корабль ввинчивался в неё как штопор.

Она заполняла уже все вокруг. Цифры высотомера крутились как бешенные, приближаясь к нулю. У Федосея похолодело в груди. Теперь выбирать не приходилось. Он, опустив заслонки на иллюминаторы, сказал:

— Всегда надеялся, что никогда мне это не понадобится…

И включил систему аварийного торможения.

Первый, самый страшный удар, он принял, еще сохраняя сознание, а вот второго и третьего, когда корабль, отскочив от земли, через три километра врезался в лес, а потом в гору — уже нет.

Федосей пришел в себя в темноте. Болело все, но плечи — особенно. Он чувствовал себя привязанным к чему-то. Покрутив руками вокруг, сообразил, что висит на ремнях, а прямо под ним — пульт. Нащупав в боковом кармане кресла фонарик, он осветил рубку. Луч пробежался по кабине, натыкаясь на разбитое оборудование. Дегтя нигде не было видно.

— Эй, — крикнул Малюков — Э-э-й!

Крика не вышло, но от этого усилия что-то щелкнуло за ушами, и темнота наполнилась звуками. Рядом что-то шуршало и совсем издалека доносился ритмичный стук.

— Стучат… — сказал Федосей автоматически.

— Кто стучит? Луна же…

У Федосея стало легче на душе. Жив товарищ! Хотя если по ответу судить, то досталось ему поболее, так что и не мудрено, что заговаривается. Но уже то хорошо, что нашелся.

Чтобы не произошло с ними перед этим — сейчас было хорошо. Они живы и «Лунник» стоит неподвижно, и эта неподвижность даёт надежду, что события уже закончились.

Неподвижность и отсутствие воды перед глазами.

Они явно стояли где-то на земле. В смысле на тверди. Конечно, теоретически они могли стоять и на морском дне, но именно что только теоретически. Если уж людям так досталось при посадке, то кораблю должно было достаться еще больше. Федосей, например, не сомневался, что дыр и трещин в корабле стало куда больше, чем до взлета, а значит будь они в воде, то тут уже плескались бы морские волны.

— Ты как там? — спросил он товарища. — Живой?

— У-у-у-у-у… — отозвался товарищ и добавил еще несколько слов. По голосу ясно было, что это не шутка, а просто больно человеку. Судя по тому, откуда доносились стоны Дегтя, его унесло за электротехнический шкаф, зажав между ним и перегородкой. Ничего не скажешь. Повезло. При тех кульбитах, с которыми они садились, если б не это — его просто размазало бы по кабине, а тут хоть и стонет, но осмысленно стонет и на слова откликается, хоть и матом.

Корабль стоял вроде бы вертикально, только не как полагалось при нормальной посадке, кормой вниз, а наоборот. Федосей представлял это так, словно видел собственными глазами. Представлялось хорошо. Вплоть до духового оркестра перед шлюзом. Он тряхнул головой.

Под продолжавшийся негромкий стук осторожно расстегнул ремень и, готовясь к боли, прыгнул на пульт. Под сапогами захрустело битое стекло, но после того, что тут случилось, жалеть было нечего.

Нет. Не вертикально стоял «Лунник», а под наклоном.

Нащупав за шкафом товарища, Малюков потащил его к себе, но тот, вместо благодарности, заорал злобно и сказал, что лучше сам как-нибудь отсюда выберется, без такой вот помощи и пусть лучше Федосей пойдет, разберется с тем, кто колотит по кораблю, пока тот, который колотит, не расколошматил его вдребезги…

Федосей последовал доброму совету и, слушая, как за спиной продолжает бушевать товарищ, пошел куда послали.

Можно было и не спрашивать, как тот себя чувствует — скверно он себя чувствует и оттого ругает все, до чего дотягивался язык — и крепость шкафа и его углы и Луну, и мерзавцев, что осмеливаются сбивать советские корабли и невесомость, что пропала, и земную тяжесть, что появилась, и свои некрепкие ребра. Досталось и Федосею и грузу золота. Вспомнив про него, Малюков прислушался.

Где-то впереди, совсем недалеко негромко гремело металлом о металл. Он почувствовал, как губы расползаются в улыбку.

Скорее всего, это именно лунное сокровище звенело, высыпаясь из трещины в стене склада.

Отбрасывая покореженные и вырванные из стен приборы, Федосей добрался до коридора и выглянул. Так и есть. Из стены, ставшей потолком, лилась струйка мелких самородков.

Тут оно! Никуда не делось!

Он машинально подставил ладонь и звук пропал. Заткнуть дыру было нечем и под продолжившийся звон и пошел к выходу. Нащупав люк, постанывая от боли, откатил его в сторону. Крышка нырнула в стену, обдав его солнечным светом и густым запахом травы и земли. После стерильного воздуха корабля запахи ударили словно молотом. В Федосеевых глазах запрыгали искры, закрутились круги и он привалился плечом к стенке… Тяжелый как наковальня наган оттягивал руку. Крепко тянула к себе земля. По-матерински.

«Тяжек воздух нам земной» — неожиданно всплыло в памяти.

Так он простоял с полминуты. Прогнав черных мух из слезящихся глаз, огляделся. Чуть в стороне, шагах в двадцати кто-то стоял. Именно там и стучали. Козырьком ладони прикрыв глаза от солнца, Федосей рассмотрел нарушителя спокойствия.

Рядом с кораблем стоял отчетливо древний старик и молча смотрел на него, продолжая постукивать палкой по стальному боку «Лунника». Очень долго Федосей соображал, что же он должен сделать, так и не сообразив, просто крикнул:

— Чего тебе надобно, старче?

Старик бросил колотить и, опираясь на палку, подошел поближе. Не дойдя до Федосея трех шагов, он остановился и принялся разглядывать незваного гостя. Что увидел старик, Федосей уже представлял. На свою меченную синяками и подсохшей кровью физиономию он успел полюбоваться в чудом уцелевшем зеркале, а вот он увидел сухого, бодрого старикашку. На плечах гостя висел изрядной ветхости халат, из-под которого снизу выглядывали коротковатые синие штаны из чего-то очень простого. Вообще старик как старик.

Что в нем было достойно особого внимания, так это очки. Малюков не сразу разглядел, что там даже не одна, а две пары. И та и другая в массивной металлической оправе, а за стеклами — вовсе не старческие, а живые, молодые глаза.

Закончив рассматривать гостя, старик певуче сказал несколько фраз. Значения слов Малюков не понял, но сообразил, по желтой коже и узким глазам, что говорят с ним скорее по-китайски или по-японски. Пытаясь узнать больше, Федосей по-русски, потом по-немецки и по-английски просил:

— Где мы? Как вас зовут?

Старик, словно птица склонил голову к плечу, вслушиваясь в слова. Безо всякой надежды на понимание Малюков добавил:

— Ленин, Россия, большевик…

Но и этого старик не понял.