Владимир Перемолотов - Лунное золото Революции

— Телефон? Телеграф?

Снова молчание.

— Что тут у тебя? — раздался у него за спиной голос товарища. Федосей посторонился, выпуская Дегтя. Тот встал в проеме люка согнутый, похожий на вопросительный знак.

— Да вот старик дикий обнаружился. Пытаюсь поговорить.

В такой позе ничего кроме вопроса у товарища возникнуть не могло.

— А корабль осмотрел?

Федосей хотел, было ответить, что после такой посадки смотреть на корабль только слезами умываться, но сдержался. Плохо товарищу, вот он и нервничает.

— Тебя ждал…

Дыша сквозь стиснутые зубы, Владимир Иванович сказал:

— Ну и зря… Видишь — я никакой…

Задохнувшись ветром, он обхватил себя за бока и сел на землю. Старик, хоть и с палкой в руках, не показался Федосею опасным и он, оставив его за спиной, пошел в обход «Лунника».

В который раз он мысленно похвалил свердловских рабочих за свой труд. Хорошую штуку сделали свердловчане. Прочную. Аппарат честно принял на себя большую часть неприятностей, выпавших на всех, и сейчас лежал, зарывшись в мягкую землю почти на самом краю крутого обрыва. С этой стороны его поддерживали купы низкорослых кустов, а с другой — густые заросли бамбука. Федосей как мог далеко протиснулся сквозь гибкие стволы. Нос корабля почти на треть ушел в землю. На той его стороне, что висела над склоном, он обнаружил косую царапину, блестевшую золотом. Смертельный луч только чиркнул по боку, оставив след.

Выходит, враги достали их, но не прорезали насквозь. Этого тоже хватило бы, но их спасло золото, успевшее залепить дыру.

Повезло. Ничего не скажешь.

Он одобрительно похлопал рукой по борту. Корабль, конечно уже не летун, это ясно, а значит надо что-то придумать и выбраться отсюда своими силами. Для начала хорошо бы связаться со Свердловском или с Москвой… Вот только с помощью чего? Телеграф что ли захватить или телефонную станцию?

Старик повысил голос и Федосей отвлекся.

Старик стучал палкой по «Луннику» и явно что-то спрашивая, махал руками в разные стороны: вперед, назад, вправо, влево…

— Интересуется откуда мы взялись… — объяснил Деготь. — Объясни товарищу …

Федосей попробовал пожать плечами, но передумал — болели плечи — и просто ткнул рукой в небо. Там очень кстати висел рожок убывающего месяца.

Стариковские брови поднялись вверх, и он трескуче рассмеялся, замахал руками, словно его рассмешили какой-то глупостью. Малюкова это недоверие обидело. Он похлопал по боку «Лунника».

— Ты, старик, вижу, не веришь. Зря. Пролетариат теперь у природы в фаворе. На такой вот штуковине хоть на Луну, хоть на Марс. Вот если твои внуки в партию коммунистов вступят, тогда и им, возможно, тоже на других планетах побывать выпадет. Пролетариат — это сила! Это Маркс сказал — а марксизм — это, отец, наука! Не колдовство какое-то там!

Ничего не понял старик, но веселости не потерял. Еще немного постучав по стали, он махнул рукой, словно принял решение не обращать внимание на эту странную железную штуку. Посчитал её неинтересной и ненужной для своего мира.

Перестав интересоваться кораблем, он заинтересовался Дёгтем. Палкой он его бить не стал, но, наклонившись поближе, внимательно рассмотрел и даже рукой потрогал. Удовольствия это космонавту не доставило. Он зашипел от боли и слабости.

— Но-но! — прикрикнул Малюков, загораживая друга. Старик фыркнул как кот и попытался отодвинуть его в сторону.

— Он не по злобе. — подал голос Владимир Иванович. — По-моему он нас куда-то зовет… К себе?

Федосей оглянулся на разбитый корабль. Свой долг он видел в том, чтоб доставить свой груз в СССР. Сейчас это было невозможно.

Нужна была помощь, связь… По крайней мере, следовало определиться куда их занесло…

А на кого они тут еще могли положиться кроме как на своего брата, беднейшего крестьянина?

— Пойдем, — согласился он. — Может, что дорогой выясним…

Не успели ничего они выяснить.

До стариковского дома оказалось всего-ничего. Метров 500. Но этим метры отобрали у них последние силы. Три недели лунных условий сделали из крепких людей неженок, теряющих силы, словно худые ведра воду. После первой сотни метров Деготь уселся в траву. Федосей не спрашивая, уселся рядом.

— Ох, крутит меня, — сказал сквозь зубы Деготь. — Ох, вертит…

Федосей его только по спине постучал. Самому было не легче.

В хижине старик первым делом ощупал гостей под их оханья и подвывания. Его руки скользили по телу, трогая синяки и нажимая на какие-то точки. Деготь от этого охал и шипел не хуже гуся, а Малюков терпел. Оттого старик и начал с Владимира Ивановича.

Одобрительно, как показалось Федосею, поглядывая на его раны, старец уложил коминтерновца на лавку и стал ощупывать уже с пристрастием. Тонкие пальцы, гибкие как бамбучины пробежались от затылка вниз, кое-где останавливаясь и, словно теряя гибкость и становясь стальными, углублялись внутрь. Дёготь стонал и ругался. Словно получая от этого удовольствие, старый китаец мял его, разглаживал, время от времени ударял ребром ладони. На секунду Федосею почудилось, что его друга настраивают как расстроившийся рояль — с любовью и тщанием.

Пока Деготь кряхтел, словно худое дерево на ветру, Малюков осматривался. Без сомнения это был дом знахаря. Под соломенной крышей хижины висели пучки травы, связки веток, букеты соцветий. Вдоль одной из стен, на самодельных полках расположились горшки и стеклянные банки. За мутным стеклом угадывались какие-то несимпатичные гады… Все это живо напомнило Федосею его африканскую одиссею.

— Терпи, — сказал он товарищу, перехватив страдальческий взгляд. — Это колдун или знахарь…

— Колдунов не бывает, — охая и подвывая от стариковской заботы, возразил Деготь. Федосей спорить не стал. Есть колдуны, нет их… Какая разница? Как ни называй человека — главное чтоб польза от него была для общего дела.

— Ну, считай, что он костоправ. Видал я таких кудесников. Сейчас он нас в два счета на ноги поставит.

Но в два счета не получилось.

Пока старец занимался товарищем, Федосей пытался разобраться в себе. Все у него вроде бы было цело, но это «целое» напоминало о себе болью, стоило только неловко повернуться. Или глубоко вздохнуть. Сам он сидел прямо и старался не двигаться без нужды, и тогда было хорошо, но едва он поворачивался, чтоб что-нибудь рассмотреть, как тут же между плечом и позвоночником возникал гвоздь. Даже не гвоздь, а тупой железнодорожный костыль, которым прибивают рельсы к шпалам. Эта неподвижная железка обозначала свое присутствие болью, отдающей в левую руку. Что это было такое, он сказать не мог. Китайский дедушка может быть и сказал бы, только как его понять?

Обстучав Дегтя, старик все также приговаривая отошел за одним из своих горшков и Владимир Иванович попробовал было встать, считая, что все кончилось, но старик усмиряя протесты вернулся и походя ткнул его пальцем в шею, после кося глазами на Малюкова, начал уснащать коминтерновца иголками. Федосей уже видел что-то подобное и не удивился, и возражать не стал. В конце-то концов, старику виднее.