Владимир Перемолотов - Лунное золото Революции

Злобы к врагам у Федосея было не меньше, но ему досталось побольше и поэтому он больше думал не о врагах, а о своих болячках, да и воспоминания о первой профессорской диверсии бытии поотчетливее.

— Так, что ж, не идти?

Деготь на ходу длинно выругался.

— Ну, а чего тогда бурчишь?

Входило в замыслы врагов разрушение ремонтного ангара или нет, понятное дело никто не знал, но главным было то, что он не пострадал. Несколько пробоин в гофрированных стенах не в счет.

Броня «Иосифа Сталина» матово блестела в трех шагах, но пройти эти три шага не давал рослый курсант. Он стоял словно на плакате — здоровый, крепкий, уверенный в себе и гордый оказанным доверием. Черный штрих винтовки перечеркивал его слева направо, сверху, вниз.

— В сторону!

— Не положено, — отозвался детина, — без приказа не могу допустить к аппарату.

За спиной продолжали орать сирены и рваться баллоны с ацетиленом. Деготь вспомнил, как взрывом разбросало ангар «Марата» и тут же отчего-то представилось, как под крупнокалиберными пулями вспухает кирпичного цвета облачками кремлевская стена.

— Там, может быть, товарища Сталина сейчас убивают, а ты тут…

Он не подумал о законе. Не было места закону там, где жила Революционная целесообразность.

Ухватившись за ствол, повернул винтовку и кулаком припечатал часового. Тот закатил глаза и осел.

— Живые есть? — проорал Деготь. На голос из-под станков выполз рабочий. Косясь на неподвижного охранника, он спросил.

— Что там, граждане?

Молодой парень, по всему видно из новеньких — площадка разрасталась, и новые люди приходили из окрестных деревень за профессиями в город. Этот был совсем зеленый — не узнал первых космонавтов. Не вдаваясь в подробности Деготь только бросил на ходу, устремляясь к кораблю.

— Да всего там понемножку…. Поднимай своих и помогите нам. Готовность к старту — пять минут. Шевелись, шевелись!..

…Если закрыть глаза, то вокруг словно бы и не было ничего.

От этого можно легко было представить, что плывешь по теплому морю, а за кромкой иллюминатора качаются в голубой лазури пальмы неведомых островов, но, даже закрыв глаза, и заткнув уши, представить этого бы не получилось — не бывает на море такой тишины и плавности. Там бьют в борт волны, свищет ветер, килевая качка сменяется бортовой. А тут — все плавно. Движения не видно. Шипит точно закипающий чайник редуктор кислородного баллона да плывет в иллюминаторе бело-голубой бок родной планеты. Ну и тушка, конечно, болит так, словно по ней хорошо прошлись десятком палок.

Что это значит?

Это значит, что они все-таки взлетели и что за бортом — пустота, космос, а не морские просторы.

Федосей неловко повернулся. Спина тут же напомнила о себе колючей болью. Перетерпливая её, он вздохнул сквозь стиснутые зубы.

— Что вздыхаешь? — тут же спросил Деготь, морщась от примерно тех же ощущений.

Товарищ не ответил, баюкая ушибленную руку, да и у самого Владимира Ивановича ощущения были не лучше.

— Чего там?

Что нового могло быть за бортом? Федосей раздраженно отозвался.

— Ничего нового… Вселенная.

Двигаться было ох как трудно, но куда ж деваться? Невесомость, конечно, облегчала положение, но она наступила только после стартовой перегрузки, приложившейся как раз на побитые на земле части тела и от того оба сейчас и летали скрюченные. Взлетали тяжело — нельзя было по-другому — Федосей не решаясь рисковать, ушел на орбиту на предельной скорости, почти вертикально.

— Причем тут Вселенная? Станцию не видно?

Федосей только головой помотал.

Сегодня, как и в изначальные времена, станцию можно будет увидеть издалека — огоньки электросварки обнаруживали её местоположение «Знамени Революции» в космосе, словно аэродромные огни — посадочную полосу. Последние два месяца вообще казалось, что станция строится непрерывно. После американского налета за станцию взялись всерьез, и не столько ремонтировали, сколько уже перестраивали. Сколько раз они бывали на «Знамени Революции» в последнее время, но всегда там либо что-то делали, либо переделывали. Единой геометрической целостностью на орбите уже и не пахло. Теперь к трем цилиндрическим корпусам пристраивалось разное — и шарообразное и кубическое.

С каждым днем станция все больше напоминала новый дом, постепенно, по мере вселения новых жильцов, обрастающий подсобными клетушками — физики просили место и как не дать физикам? А химики? А металловеды? Их ведь тоже снаружи не оставишь… Философы и те требовали место себе, чтоб «в первозданной тишине возвыситься мыслью». А меж тем всю эту ораву требовалось кормить и обиходить, и следовало достраивать новые склады, помещения для сотрудников, так как станция становилась в большей части своей, хоть и хватало тут и военного имущества, гражданской научной единицей.

Военные оставили за собой один из модулей, тот, где стоял аппарат профессора Иоффе и никого к себе не пускали — после дружественного визита заокеанской космической пехоты им там было чем заняться.

Никому не хотелось, что все это повторилось.

Хотелось надеяться, что особист там дельный, сообразит, что ничего хорошего от незнакомого и внепланового корабля ждать не приходится.

Большой аппарат еще не работал, но наверняка станция могла за себя постоять. Не могло такого быть, чтоб не стоял где-то в закутке у особиста небольшой аппаратик «ЛС», чтоб встречать незваных гостей.

— Если они правы…

— Кто это «они»?

— Те, кто нас в почтальоны определил.

Деготь поднял брови.

— Наше руководство… — объяснил Федосей. — Решатся американцы на захват «Знамени Революции», как считаешь? Не так как в прошлый раз, а насовсем?

Деготь пожал плечами и поморщился.

— Это, ведь, считай, война… В тот раз им это с рук сошло, а теперь… Такие вещи ни на какую ошибку не спишешь.

— Ну и что? Если уж они решили десант на Луну забросить, то понятно, что война их не волнует… Я к тому, что может и неплохо было бы, если б они сперва на станцию сунулись. Справились бы наши с ними. Теперь-то уже ученые…

— Не думаю… Им бы с Лунными приисками справиться… Нет. Не думаю.

…Солнце стояло так, что блеск золотых самородков слепил глаза Леонида Ильича. Он сморгнул заслезившимися глазами и сгреб блестящую кучу в сторону. Хорошо еще что грести золото можно было не отрывая глаз или прижмуриваясь. Одним глазом посмотрев на получившееся произведение ювелирного искусства, он несколько раз коснулся кучи лопатой, добавляя беспорядка.

— Казбек! — сказал он сам себе. — «Кавказ подо мною..»

Тень от кучи теперь стала двухголовой, как на пачке с папиросами. Не хватало всадника, но, во-первых, откуда ему тут, на Луне, взяться, а во-вторых курящему хватило и этого намека. Он вздохнул. Курить уже не просто хотелось, а хотелось очень-очень. Знающие люди, ну, те, кто пробыл тут уже почти месяц, посмеивались, говорили, что через эти муки и сами прошли и теперь не так уж и хочется, и если кто-то из друзей на Земле вдруг захочет бросить курить, то таких в первую очередь надо звать сюда. И название прииска поменять на «Всесоюзная здравница «Бросай курить»…