Валерий Елманов - Проклятое золото храмовников

– Ни, ни, его мы и сами с князем добьем, невелика посудина. А ты там на кухне где-нибудь надыбаешь. Скажешь, что от Гедимина, и тебе с горкой нальют. Давай, давай, родной, чеши отсюда, – бормотал он, выпихивая Улана, и шепотом добавил: – Шляйся где хочешь, но чтоб вернулся не раньше, чем через пару часов. Да Изабелле не вздумай ничего говорить. Рано. Вспомни, как Высоцкий пел: «Еще не вечер». Это я тебе как капитан Блад говорю.

Вернувшись и устало плюхнувшись на лавку, он первым делом скорчил самое что ни на есть жалобное выражение лица и виновато попросил:

– Ты не сердись на него. Он же ради нее жизнь готов положить, голову на плаху или в петлю сунуть, а тут такое услышал, вот и.…

– Если б прилюдно сказал, пощады бы не было, ну а памятуя кое о чем, один разок прощу, – кивнул Гедимин и хмуро осведомился: – Думаешь, у меня самого легко на сердце?

– Думаю, тяжело, – не стал спорить Сангре.

– А ему, когда вернется, передашь: я свое слово всегда держал, сдержу и ныне. Но он забыл, что я ей посулил. Да то, что на моих землях ее никто не посмеет изобидеть. И не изобидят. А как поступят с ней далее, когда она окажется на Волыни или в Мазовии, – он красноречиво развел руками, – о том один Перкунас ведает.

– Ловко, – оценил Петр. – Получается, ты и впрямь своего слова не нарушишь. Но касаемо одного Перкунаса ты чуть подзагнул. Я не провидец, но ее дальнейшую судьбу предсказать могу. Хочешь, изложу, с чего они начнут, как дальше продолжат и чем закончат?

Гедимин крякнул и отмахнулся.

– Ни к чему.

– Правильно, не стоит, – одобрил Петр. – А то приснится замученная, вся в крови, на теле места живого нет, ноги изуродованы «испанскими сапожками», коленки как у кузнечика, назад вывернуты, пальцы на руках перебиты, а она к тебе ручонки истерзанные тянет, заступиться просит. Бр-р, – передернулся он и устало махнул рукой. – Ладно, ты ж правитель, то бишь государственный деятель, политик, потому на судьбу отдельного человека тебе наплевать, работа такая. Но мне просто интересно, почем нынче рыцарское слово. Нет, нет, я и так уверен, что твоему цена дорогая, но хотелось бы знать, насколько.

Гедимин зло поджал губы и мотнул головой, пояснив:

– Дорогой ее назвать нельзя – она огромна.

– Даже так…

– Да, огромна, – твердо повторил князь. – Смотри, – и он, открыв второй ларец, извлек оттуда целый ворох пергаментных свитков. Размерами они отличались, но с каждого свисала, свинцово поблескивая или отливая золотом, печать. – Это верительные грамотки того монаха. Тут тебе от мазовецких князей: Тройдена Черского и Земовита Равского, – и два свитка полетели обратно в ларец. – Еще две от Андрея и Льва. Они, правда, дадены не самому монаху, послам-боярам, но разница невелика – оба в его дуду дуют. Ну и последняя, – он помахал оставшимся в его руке свитком со здоровенной, больше чем у всех остальных, печатью.

– А эта птичка с крестиком мне кажется знакома, – усмехнулся Сангре, показывая на изображенного на оттиске орла с крестом.

– Еще бы, – усмехнулся Гедимин. – Тевтонский орден и требует больше всего. Помимо Изабеллы со слугой хотят, чтоб я им и всех людишек, коих вы с Кейстутом недавно пленили, вернул без выкупа, ну и… подлых обманщиков заодно с ними.

– Как я понимаю, обманщики – это мы? – невозмутимо осведомился Петр.

– Ну а кто ж еще. Да ты не мысли, – успокоил Гедимин, небрежно бросив последний свиток к остальным в ларец. – То они так, для торговли, чтоб было в чем мне уступить. Хотя кой-кого из пленных в качестве доброй воли и впрямь придется отдать. По настоящему худо иное. Знаешь, что посулил монах? Что ежели я заупрямлюсь, то все они, – кивнул он на ларец с грамотами, – дружно пойдут на нас войной. Мол, никто не посмеет возразить против объявленного римским папой крестового похода на литовских язычников, а потому к Тевтонскому ордену присоединятся все соседи и не они одни. Монах пообещал, что участие в походе примет и князь Ладислав Локеток [29], а в его руках ныне вся Великая и Малая Польша. Дескать, если ему посулить, что когда его станут венчать, то корону на его голову возложит не кто-нибудь, но посланец римского папы, Ладислав ни за что не удержится от войны. А он хоть и невелик ростом, у тебя промеж ног не нагибаясь пробежит, но настырен и задирист.

– Мал клоп, да вонюч, – хмыкнул Сангре.

– Вот-вот, – кивнул Гедимин. – Да и Ян из Чехии [30]– забияка изрядный, так и глядит, где бы с кем сразиться. Словом, всех. Разве Карл Угорский [31]может воздержаться, у него, по слухам, и своих забот в достатке, да и овдовел, невесту себе подыскивает, но мне и остальных… – и князь, не договорив, чиркнул себе ладонью по горлу.

– С королями понятно – римский папа это не кот начхал, в авторитете и уважухе. Но эти, как их там, божьей милостью князья всей Русской земли, Галиции и Владимирии, – усмешливо процитировал титул правителей галицко-волынских земель Петр. – Они-то к этому Ванятке какое отношение имеют?

– На Городно, да на Новогрудок еще их покойный батюшка Юрий Львович зарился, а тут такой удобный случай подворачивается все это отщипнуть. А уж про Берестье с Дрогичиным и говорить нечего – спят и видят, чтоб назад вернуть. Они же и татар обещали немалой добычей соблазнить, – тяжело вздохнул Гедимин и подвел итог. – Не устоять Литве, коль они все скопом навалятся.

– Не устоять, – растерянно согласился Сангре, лихорадочно подыскивая в уме вариант спасения Изабеллы. Пока ничего путного на ум не приходило, и он, оттягивая неизбежную развязку, поинтересовался: – Но это все кнут, а где пряник? Что пообещал монах, если ты ее выдашь?

– Замирье с нами Орден согласится подписать, ну и Лев с Андреем тоже. Недолгое, на год, но для меня и оно – что праздничный пирог с голодухи.

– А не обманут? Заберут ее, а сами все равно пойдут войной?

– Что же я, из ума выжил? Пока уговор не подпишем, они и мизинца ее не получат.

Петр облегченно вздохнул. Уф, отсрочка, да какая. Минимум несколько недель, а то и месяцев. Но от внимания Гедимина это не ускользнуло и он, наверное, чтоб у его собеседника не появилось лишних иллюзий, пояснил:

– А подпишем завтра. Только что посольство от Тевтонского ордена прикатило, а галицко-волынские бояре и вовсе хоть сейчас готовы. Так что и отдать ее уже завтра придется. Я, признаюсь, сразу усомнился, будто она такая… – князь помялся, подыскивая словцо поделикатнее и наконец нашел, – черная. Но коль она монаху столь крепко понадобилась, то… – он развел руками.

– Да не Изабелла ему нужна! – вырвалось у Сангре. – На самом деле ему надо… – он осекся, но вовремя припомнив их версию, уверенно продолжил: – Рот ей заткнуть. Вспомни рассказ моего побратима. Опасается новый французский король Филипп, что всплывут его злодеяния, а мы с Уланом, веришь ли, за все время тебе первому рассказали. Да и то потому что этого монаха увидели, а если бы он новую охоту на всех нас не открыл, и дальше бы молчали. А Изабелла изо всей нашей троицы ему нужнее всего, ибо в ядах разбирается. Получается, князь, выдав ее, ты отправишь на страшные муки ни в чем неповинного человека.