Лина Кирилловых - Идущие

Идущие переглянулись.

— Не льняной отвар, а шампунь, — на всякий случай сказала Лучик. — И не грызи свою подкову, зубы испортишь. Пошли. Соберёшь кермек и отведёшь нас в деревню.

Дальше Ефим предпочёл пропустить вперед Капитана.

— Буду говорить, куда идти. А что ты там такое жуёшь? — спросил он у Курта. — Смолу?

Тот покосился с недоумением и не ответил.

— Странный тип, — шепнул Лучику. — Видел же, что конфету. И сам ел.

— Какой-то немного пришибленный, — согласилась она.

Прислужник забубнил под нос невнятную мантру. Четвёртая, теперь видевшая перед собой его спину, на всякий случай наметила место между лопатками, удар по которому сносит человека с ног и оставляет парализованным минут на пять-восемь.

— Ефим, зачем тебе рисунки на руке? — спросила она.

Он слабо дёрнул плечом.

— Старейшина велит. Сам и рисует. Мою работу рисует, чтобы я не забыл.

— А почему не словами?

— Слова у пророчицы и у её служителей. Послушников. Я не умею читать. Мне нельзя.

— Пророчица служит богу?

— Да. И послушники.

— А чем они от тебя отличаются?

— Послушники умней — они читают. Прислужники подносят брагу и хлеб. Послушники в церкви, прислужники в доме старейшины.

— Ясно. Просто мальчики на побегушках… А ваш бог, кстати, у него есть…

Ефим клацнул зубами о металл подковки. Капитан впереди притормозил.

— Движение, — пояснил он будничным голосом.

Через заросший перекресток неспешно протрусил крупный кот.

— Крыса в зубах, видели? — с восторгом сказал Курт. — Пасюк с хвостом в полметра!

— А там сова, — показала Лучик.

С покосившегося столба регулировки, замотанного сверху в подобие осиного гнезда, на них кто-то пристально и немигающее смотрел — из круглой, похожей на дупло прорези. Взгляд был оранжев, как солнце на закате.

— Совы днем спят. Это что-то другое, — сказала Четвёртая.

— Равк, — ехидно предположил Курт. — Молодой. Испугался. Испугался, влез по столбу и забился в дупло.

Ефим выплюнул подкову. «Не тирань», — хотел предупредить Курта Капитан, но было уже поздно.

— Виданое дело: равк — в гнезде! — возмутился прислужник. — Как бы он там поместился, а? У него в это дупло разве что нос и влезет, а его за этот нос оттуда — цап, и всё: помрёт от бешеной болезни…

— Сочувствуешь? — подозрительно спросил Курт. — А призывал к истреблению.

Прислужник раскрыл рот и подвис. Он явно не понимал оттенков человеческой речи.

Капитан вопросительно посмотрел на него.

— Послушай, Ефим.

Тот моргнул.

— В старом канале недалеко отсюда лежат мёртвые тела. И ржавые грузовики. Ты знаешь, кем были те люди? Что с ними сделали и почему?

— А?

— Мёртвые в канале. Кто они? Я могу тебе их показать.

— Зачем? Это город камней, тут такие везде… прежние. Не надо их трогать…

— Те, что в канале, были убиты позже.

— Чушь, — убежденно сказал прислужник. — Если бы тут кто-то кого-то убил, все в деревне давно бы про это услышали.

— Убивать — для вас обычное дело? — Капитан нехорошо улыбнулся.

— Я такого не говорил, — буркнул Ефим. — И зачем смотреть? Лежат себе и лежат, и пусть себе лежат, а что такое «рузовики», я и знать не знаю, разве что ваше армейское слово какое-то…

— Просто очень интересно, кто тут у вас настолько циничен, что обращается с мёртвыми, как с мусором. Твой мир — совсем не милое местечко, да, прислужник? И твои родичи…

— Но ты тоже здесь живёшь, армеец, — тихо ответил Ефим.

Капитан поморщился на обращение.

Они уже вышли к распадке — широкий, пологий и неглубокий овраг, возникший, видимо, там, где подземными водами когда-то размыло покрытие небольшого сквера, был каменист, залит солнцем и как будто крапчат. Осевшие здания по сторонам выглядели, как небольшие холмы. На них уже сплошь и рядом проросли трава и деревья.

— А если я скажу, что нет? — Капитану надоело, что его постоянно называют каким-то дополнительным военным определением помимо и без того не гражданского прозвища, и Курт понял это раньше всех, но только пожал плечами и не стал вмешиваться.

— Не живёшь? Ты — дух? — прислужник удивленно вылупился и неверяще и храбро потыкал его ладонью. — Да нет же, ты человек, армеец, только шутки непонятные шутишь…

Он повращал глазами, ища на лице Капитана признаки насмешливости, но не нашёл. Повернулся.

— А ты? — уставился прислужник на Курта. — Ты кто?

— Мы — не армейцы, — вздохнул Капитан. — Мы — из мира под другой луной, не такой поломанной, как эта. Хватит нас так звать, во всяком случае, меня…

— Пришли съесть все ваши припасы и увести всех ваших женщин, — встрял Курт. Если их командир не любил, когда его записывают в военные, то самому Курту претило, когда люди так беззастенчиво пялятся. — Тебя мы уведём вместе с ними — красивенький…

Проводник смотрел на него расширенными от изумления глазами — ни дать ни взять обитатель дупла. Пятясь, делал шаг, другой и внезапно кинулся прочь, пару раз забавно споткнувшись в ногах.

— Ефим! Прислужник! Ты чего? — крикнула Луч ему вслед. И разгневанно обратилась к Курту: — Это, между прочим, было грубо и неправда!

Курт хихикнул. Капитан покачал головой.

— Вот так вот. Странно только, что раньше не удрал.

— И не удрал бы вообще, если бы не вы двое!

Каменистый луг перед ними горел тёпло-красным.

— Кермек, — сказала Четвёртая. — А деревню придется самим искать. Невежливые мы с вами гости, оказывается. Но и хозяева тут какие-то…

Далеко впереди бежал человек, высоко подбрасывая стянутые балахоном ноги. Сияющая капля подковы лупила его по груди. Он не оглядывался.

— Да что искать — сказал же, через брод и налево, — ответил Капитан.

— Грубо не грубо, а действовал на нервы. Побежал вон, склерозник, — проговорил Курт. — Заметили, какая у него короткая память? И привычка пялить глаза. Абориген…

— А ещё совершенно детская манера вести разговор, — сказал Капитан. — И рисунки, без которых он может забыть, за чем его послали. Сдается мне, что-то в его котелке не очень правильно варит. Но я не удивляюсь: в мире после катастрофы физические и ментальные изъяны — обыденность…

— Бедный, — сказала Лучик. — Надеюсь, в деревне его не слишком дразнят.

— Дразнят или нет, но в прислужники взяли. Даже за цветами отправляют. Хотя странно, что отправляют безоружным — в место, где водятся какие-то равки. Если нападут, подковка во рту не поможет. Не очень-то старейшину заботит безопасность своих «принеси-подай». Разве что их у него очень много.

— Это жестоко, — ответила Лучик.

— Может быть. Но мы пока здешних законов не знаем. Как весело он рисовал с тобой, рыжая… Привык, видимо.

— Да и ради дверей, — ответила та, срывая цветок. — Забавный.