Лина Кирилловых - Идущие

— А я-то подумал — немые.

— В какой-то мере да. Речевой аппарат у них полностью атрофирован. Или, возможно, ещё попросту не развит. Только мурлыкать и могут, когда чем-то довольны или пытаются залечить боль — ну, коты как коты… А как было бы легко, если бы они говорили — легко общаться и понимать, ведь такие, как мы с рыжей, как все те, кто сделал эти вот фотографии… в общем, для нас нет языковых барьеров и непонятных наречий. Поэтому с шаманом, со мной, они разговаривают знаками и рисунками, которые чертят на песке под Горой. По легенде, обосновывающей появление шамана и его телепатическую «немоту», он держит третий глаз закрытым до сошествия Светоча. Вы спрашивали про ядро, кажется.

— Да.

— Ядро — это бог. Если полней и точнее — или один бог, или пантеон богов, или основные верования, или же коллективная объединяющая идея не обязательно религиозного свойства. Фундамент, на которой стоит мир племени — а в миниатюре, вся здешняя недоцивилизация. Так мы классифицируем миры — находя обозначенный самими мирами их смысл существования. Моральный центр. Нашли этот и, чтобы окончательно закрепить его в реестре как обитаемый и развивающийся, ищем теперь местного бога. Так как мир дикий, начально-разумной, как у нас говорится, стадии, достаточно пока локального ядра. Уже знаем, что его именуют «Светоч» — расшифровали знаки, которые они нам рисовали, но вот ни разу не видели ни тотемов, ни идолов, ни собственно его самого, если это предмет. В плане нахождения ядра этот мир оказался не очень простым. В первобытном обществе ведь как, Роман, — что вижу, тому и молюсь. Вспомните древнюю историю нашего с вами дома. А видит каждое первобытное создание в первую очередь землю и небо — и небо выше, ярче, недоступней и загадочней, там звезды, солнце и спутники, там разные грозные вещи наподобие молний и дождя, а, значит, и разные мифологические существа. Главные из них, во всяком случае, потому как небо со всём в нём происходящим — самая благодатная почва для фантазий дикого и не очень ума… Здесь же по-другому. Я утром покажу вам здешнее небо. Вы, конечно, и сами видели, но я покажу и объясню.

— Я видел, что оно было в какой-то дымке… мареве… сплошь в облаках.

— Да. Именно. Но я вам сначала дорасскажу про наших хвостатых. Хвостатых-полосатых, но совсем не усатых… вы заметили, кстати, что у них нет усов?

Роман улыбается.

— А девушкам и не надо усов. Прочих я не разглядывал.

— Хе-хе…

Шаман оставляет опустевший стакан и устраивает подбородок на скрещённых пальцах. Глаза у него мягкие, зелёные, очень дружелюбные и весёлые.

— Так вот. Обитают наши коты небольшими нга-сообществами, периодически, как типичные первобытные племена, дерутся с соседями и уводят в плен рабов. Практикуют слабое подобие торговли, вернее, даже бартера — мену. Живут недолго. Примерно через двадцать циклов у них уже старость. Из-за того, что время их мира течёт быстрее, чем у нас, ни один Живущий На Горе не задерживается больше месяца. Мы, конечно, привычны ко многому, но жизнь в таком стремительном мире — сильный стресс. Для физиологии, для психики… Метаболизм начинает меняться, подстраиваться к здешним циклам, а это просто-напросто опасно.

— Неужели они не замечают, что шаман — не один и тот же?

Курт отнимает одну руку и трёт пальцами красный мех, касается клыка отброшенной на плечи маски-черепа. Поглаживание кажется почти любовным, несмотря на следующие слова.

— Под этой мордой лица не видно. Да и никто не рассматривает — сразу падают ниц и утыкаются в землю. Будущий проводник Светоча — фигура уважаемая и вызывающая почтительный страх. Нечего на неё пялиться. Я вот тут как-то думал — что насчет запаха, он же у каждого человека различен… Однако это, — шаман одёргивает воротник своей «мантии» и кривит лицо в притворной гримасе. — В общем-то всё объясняет. Шкура воняет — дай боже, даже родственники зверя, которым она была, сбегаются и ходят, наступая на пятки. Пропитываешься, словно хлеб водой, и тоже воняешь, пардон… Как и все твои предшественники, что несколько примиряет. Признайтесь, Роман, вы ведь тоже почувствовали…

Автоматическая входная дверь шипяще движется в пазах. Рыжая тщательно, судя по звукам, вытирает ноги о придверный коврик.

— Я объяснял нашему гостю, почему я ношу эту вонючую шкуру, — оборачивается шаман. — Видишь, не только тебе это было интересно.

— Скунс, — с любовью говорит вернувшаяся маркиза Дрю. Курт смотрит на неё очень по-доброму. Роман с любопытством думает, есть ли между ними что-то, помимо явно видной дружбы, но туда его уже не пускают: Курт снова поворачивается к нему, а рыжая уходит мыть блюдца и чашки.

— Ну, и комплекция, телосложение. Все наблюдатели в этом похожи. Специально стараются подобрать. А ещё шаман бессмертен. Такое у местных обоснование того, что он столько циклов живёт на Горе. Даже приятно, что записывают в полубоги.

— Был бы я дикарём, как они, тоже бы записал. А что с молоком-то?

— С каким? А. Пока ничего, в холодильник поставил. Я вот думаю — раз они кошки, то оно должно им понравиться. Налить, что ли, в миску и угостить…

Нга-Лог чистит подаренные шаманом плоды: жёлтые, круглые, брызжущие сладким соком, крупнее и вкуснее привычных, которых женщины обычно собирают в распадках за балкой. Шаман и его соплеменники остались внутри, в хижине. Рокот Громкой речи долетает наружу через открытый полог, и Нга-Лог в очередной раз жалеет, что не понимает её.

— Как твоя нога? — тихо спрашивает Нга-Аи.

— Всё хорошо, заживает. Шаман сказал, что завтра можно убрать эти палочки. Я не буду хромать. Я по-прежнему смогу охотиться и бегать… смогу быть сильным. Для тебя.

Она кладёт голову ему на плечо и жмурится, когда он гладит её ухо. Они сидят на бревне, которое Нга-Лог обнаружил под одним из навесов и прикатил к стене хижины. Нга-Эу выпустила светлей из корзинки, и они летают вокруг неё, садясь то на волосы, то на руки. Она пытается их приручить, как шаман. Пахнет смолой и утром.

— Почему ты решила так, как решила?

— Потому что я хочу домой. С тобой вместе. Домой, в племя родителя. Да?

«Это значит — на север», — говорит сам себе Нга-Лог.

Он очень мало знает о севере, лишь то, что словно бы нехотя рассказал ему однажды Нга-Анг: показал третьим глазом боры, укутанные в белое и морозное, горючую воду, руины каменных хижин давно мёртвого неизвестного племени. Север предстал перед Нга-Логом суровым и совершенно чужим. Но он — родной дом Нга-Аи. Она играла на его полянах, поросших дикими чужеземными травами, и собирала кислые красные ягоды, и любила этот падающий хлопьями небесный дым. Неужели же и он не сможет полюбить всё то, что так дорого ей и не позабыто даже после стольких миновавших циклов?