Сергей Мельник - Сборник Попаданец

Но не все так просто, увы, все далеко не так просто, как хотелось бы. Они потеряли разом десять лучших бойцов, когда на их лагерь в одну из ночей тихо опустились тени…

— Здесь все. — Сержант кивнул в сторону кучи разложенных вещей, снятых с пленного, что валялся голым у их ног.

Комплект искусной кожаной брони, прошитый вороненой стальной нитью, пояса, перевязки, множество ножей, от метательных до боевых, различные колбы со всевозможными ядами, смертоносные иглы.

— Значит, Тени. — Прат наклонился, беря в руки черную маску, снятую с пленника.

Красивое женское тело, с покатыми увеличенными физической нагрузкой мышцами, не портили даже многочисленные змеи шрамов, ибо эльфийка, что лежала у их ног связанной, была от природы наделена некоей внутренней грацией и красотой своего нечеловеческого тела.

— Кто ваш ведущий? — Нарог отбросил маску, всматриваясь в глубокие омуты темных бездонных глаз. — Назови имя, кто встал на мой след.

Она, похоже, даже не моргала. Полное отстранение и отчуждение.

— Я знаю, ты не скажешь мне ничего даже под всеми пытками этого мира, — император перешел на слог темных эльфов, с трудом подбирая и вспоминая давно уже не практиковавшийся им язык этой расы. — Но имя несущего смерть не запрет.

— Если того пожелает сам несущий, — безжизненным тоном произнесла на эльфийском пленница.

— Желания не было. — Хмыкнул император, ставя свою ногу на ее голову. — Впрочем, я и так знаю, это Шель ведет вас.

Что-то полутенью эмоции промелькнуло на лице эльфийки под тяжелой ногой старого рейнджера.

— Вот и ответ. — Кивнул своим мыслям император, с силой ударяя каблуком в височную долю, проламывая с хрустом кости черепа и вдавливая их внутрь головы.

— Ваше благородие, — как-то удивленно и обиженно протянул сержант, глядя, как из острых ушек, глаз, носа и рта мертвой эльфийки лужей растекается кровь. — Ребята хотели того-этого, что же вы так…

— Нельзя того-этого, — брезгливо вытирая сапог, произнес Нарог Прат. — Это отряд дьесальфов Тени, они сами по себе оружие, в них подсажены такие болезни, что любой за месяц-два сгниет заживо.

— О как! — Сержант даже сделал пару шагов назад. — Тогда оно так, пожалуй, даже лучше будет.

— Определенно лучше. — Император задумчиво поднял голову к высоким кронам пожелтевших уже деревьев, всматриваясь в мутно-серые небесные облака.

Страшно не было, за долгие годы своего бытия он столько раз был убит и возвращен вновь к жизни, столько раз горел в котле людских страхов надежд и чаяний, что волей-неволей уже притупил в себе большую часть привычных всем и каждому эмоций. Большую часть, но не все. За долгие годы он с удивлением осознал, что испытывает вновь сладкий интерес к жизни, просто свербящее любопытство всего естества, от навара той каши, что приготовили такие разные и такие умелые повара на этой кухне.

Страшно не было, но вот интерес досмотреть все до конца был. Что ж, пожал он плечами, переводя взгляд куда-то за горизонт на северо-восток, надеюсь, судьба и в этот раз станет ко мне благосклонна. И я не совершил ошибки, вернувшись в Финор, давая загнать себя в этот смертельно опасный капкан-ловушку.

Кто я? Где я? Почему я? Сколько жизни и сколько смерти? Сколько дней и сколько ночей? Какие-то ленты петляющих грязным змеем дорог, холод ночных стоянок, пробирающий до костей, грязная одежда, прокопченные руки и лицо дымом от костров, убогих часовых стоянок.

Все слилось в череду ровных событий. Марш, с ходу организация места встречи противника, нелюди-вампиры уходят, и остается «людь» человек, один, тот, кто погружает в пелену небытия сотни, уже далеко тысячи…

Сначала было жутко.

Прямо до дрожи в руках и спазмах в горле от одной только мысли о свершенном. Потом проще. Вроде как отстраняешься, но вот уснуть я не могу. Просто не могу полноценно закрыть глаза и уснуть. Все какие-то получасики, минутки беспамятства, когда тело само выключается от перенагрузки.

Я не могу спать.

Мне страшно.

Там во сне меня ждут тысячи и тысячи убитых мною, они просто лежат на земле и смотрят на меня, смотрят, и смотрят, и смотрят, и ждут…

Как сейчас.

Пологая низина, поросшая высокой, чуть ли не по грудь травой, что сейчас скрывала в себе тысячу замотанных в шкуры дикарей пиктов, что уже никуда и низачем не спешат, навечно успокоив и примирив свои души.

Они мертвы, так же как и мое каменное сердце.

Дойдя до завалившейся набок, запряженной мертвым быком одноосной тележки, брезгливо сапогом начинаю переворачивать груду нехитрого скарба дикарей. Мех, ожерелья, жилы, смотанные в жгуты для луков, какие-то черепки разбитых кувшинов, что-то еще, непритязательные бытовые вещи… Ага!

Упав на колени, судорожно дергаю тесемки на плетеной корзине, заполненной сушеными полосками оленины, парой головок смердящего сыра, каких-то отварных клубней незнакомого мне растения и целой пачкой твердых как камень хлебных пресных лепешек.

— Боги, Улич! — Неспешно по высокой траве ко мне подходил темный капюшон закутанного с ног до головы алхимика. — Что ты творишь?

— Ем. — Усталость чувствовалась в каждой клеточке стонущего организма.

— До лагеря никак не потерпеть? — Аль задумчиво потыкал носком сапога здоровенного дикаря, в посмертии ощерившегося диким оскалом сквозь косматую бороду и чумазые космы.

— Сколько их еще? — Сухие куски мяса разжевывались тяжело, захотелось нестерпимо пить.

— Миллионы миллионов. — Пожал плечами щуплый Аль. — Но ты ведь не об этом?

Алхимик заботливо поднял с земли один из неразбитых кувшинов, протягивая мне его, чтобы я напился.

— Сколько еще нужно смертей, Аль, чтобы наконец началась жизнь? — Мне с трудом удалось проглотить кислющее, явно еще бродящее вино из кувшина.

— Это философский вопрос, Ульрих. — Аль, как и я, уселся на труп быка, задумчиво разглядывая поле, усеянное трупами. — Это круговорот. У него нет начала и не будет конца. Одни приходят, другие уходят, нет жизни без смерти, как и нет смерти без жизни.

— Я ведь и в морду могу дать, — продолжая работать челюстями, буднично остановил я мыслительный процесс этого естествознателя.

— Эх. — Печально вздохнул алхимик, поежившись под неласковым ветерком. — Не знаю. Разведка группировки войск Пиксквара говорит, что армия остановилась, сотни баронских дружин отказываются переходить северный рубеж. Кто-то уже бросил оружие и подался с повинной к королю, кто-то еще размышляет, есть и такие, кто не убоялся, эти непримиримые уходят к замковым крепостям бестиаров.

— Мы остановили восстание? — Я с сомнением принюхался к сыру.

— Ты остановил восстание, — поправил меня алхимик, забирая из рук сыр и выбрасывая его в кусты.