Сергей Яковенко - Омут (СИ)

— Ох, не нужно, Коленька. Тебе сейчас о своем здоровье надо думать. Я уже старая, свое отжила. Буду вам обузой, да к тому же опасной обузой. Мария, опять же, не одобрит. Устраивайте свою жизнь, растите Юленьку. А мне недолго мучиться осталось. Здесь, таких как я, контролируют. Таблетки специальные дают, чтобы моторчик поскорее износился. Глядишь, через месяц-другой и решится все.

— Ты меня слышишь? Мы сегодня едем домой! Обещаю!

Она снова вздохнула, но на этот раз промолчала.

Все оказалось гораздо сложнее, чем я себе представлял, когда давал матери обещание. Все началось со скандала, который пришлось устроить надзирательнице, чтобы та помогла попасть на прием к главному врачу. Им оказался интеллигентного вида старичок, невысокого роста в элегантных очках с позолоченной оправой. Его седые, но все еще густые вьющиеся волосы, были уложены в безупречную прическу. На рабочем столе, как, впрочем, и во всей обстановке кабинета, царил идеальный порядок. Когда я вошел, тот неспешно подписывал какие-то документы, и даже не удостоил меня своим вниманием.

Я не стал дожидаться, когда старик предложит присесть. Прошел через просторный зал и сел в удобное кресло у стола, предназначавшееся для гостей. Врач продолжал подписывать бумажку за бумажкой и старательно делал вид, что не замечает меня. Когда последний документ был подписан, он аккуратно сгреб их в одну стопку, уложил в папку и нажал на кнопку, располагавшуюся на краю широкого стола. В кабинет вошла секретарша, которая, увидев меня, на мгновение замерла. Она не рассчитывала встретить здесь посетителя, потому что не видела, как я вошел в кабинет. Видимо, отлучалась куда-то из приемной. Она забрала папку и ретировалась хорошо поставленной походкой подиумной модели.

Повисла тишина. Старик сидел в глубоком кожаном кресле, поглаживал пальцем дорогую шариковую ручку, которой только что подписывал бумаги, и с наигранным вниманием смотрел в окно. Затем, словно опомнившись, посмотрел на меня, развернулся в мою сторону и, упершись локтями в краснодеревный стол, сказал:

— А вы решительно настроены, — он расплылся в приветливой улыбке, — Мне это нравится.

— Меня зовут Николай Семенов, — начал я, но врач перебил.

— Простите, а по батюшке как?

— Николай Евгеньевич. В вашей… — я хотел сказать «больнице», но в последний момент решил, что данное слово не совсем подходит, и исправился, — В вашем заведении содержится моя мать — Семенова Валентина Андреевна. Я хочу забрать ее домой. Какова процедура выписки и что для этого требуется?

— Валентина Андреевна, — задумчиво протянул главврач, щуря глаза и снова глядя в окно, — Да, да… Кажется, я понял о ком вы говорите. Занятный пациент, признаюсь. Весьма своеобразная личность. Я бы даже сказал, экстравагантная. Вы так не считаете, Николай Евгеньевич?

— Думаю, это не имеет отношения к сути вопроса, — стараясь сохранять хладнокровие, ответил я, — Какова процедура и что нужно подписать?

— А я не ошибся. Вы и в самом деле настроены решительно, — он одобрительно кивнул, выпирая вперед острый, гладко выбритый подбородок, — Весьма похвально, Николай Евгеньевич, весьма похвально. Тогда позвольте уточнить. То есть, вы хотите прекратить изоляцию своей матери и готовы взять на себя ответственность за возможные, я бы даже сказал, весьма вероятные последствия освобождения психически неуравновешенного пациента. Верно?

— Верно.

— Хорошо.

Он снова нажал на кнопку вызова, и на пороге кабинета тут же возникла эффектная фигура секретарши:

— Слушаю, Карл Генрихович.

— Наталья, подготовьте документы на освобождение Семеновой… — он нахмурился и вопросительно посмотрел на меня.

— Валентины Андреевны.

— Семеновой Валентины Андреевны. И сделайте копию паспорта Николая Евгеньевича.

Девушка той же идеальной походкой подплыла ко мне и застыла в ожидании. Я растерянно уставился на нее, а затем и на главврача.

— Это необходимо для оформления документов, — заверил меня Карл Генрихович и для убедительности кивнул.

— Я не брал с собой паспорт. Если это не принципиально, я могу подвезти его позже.

— Позвольте, молодой человек, но как же вы тогда попали на территорию хосписа?

— Думаю, вам лучше задать этот вопрос вашему охраннику, — не без удовольствия ответил я, предвкушая, какой нагоняй теперь получит надменный охранник. Неприкрытая подлость, конечно, с моей стороны. Но соблазн был настолько велик, а усталость от бесконечного хамства настолько так накопилась, что не воспользоваться возможностью отомстить чужими руками я просто не смог.

Главврач хмыкнул, задумчиво постучал шариковой ручкой о ежедневник, сделал в нем короткую запись, улыбнулся и обратился к секретарше:

— Подготовьте документы.

— Но, Карл Генрихович… — секретарша округлила глаза, надула губы и посмотрела на меня так, словно я был каким-то прокаженным, а ее шеф этого не замечал.

— Готовьте, я сказал! — отчеканил тот, на миг превратив собственное лицо в каменную маску, а затем снова переключился на меня, и маска вмиг исчезла, — Вы желаете кофе или чай?

— Нет, — сказал я, чуть не добавив «благодарю», но вовремя вспомнил, что это может выдать во мне «психическое расстройство».

Врач кивнул секретарше, и та в полном недоумении вышла из кабинета. Снова стало тихо. Карл Генрихович встал, сложил ухоженные руки за спину, подошел к окну и посмотрел вниз на проспект.

— Николай Евгеньевич, — он выдержал небольшую паузу, — Позвольте задать вам деликатный вопрос.

— Пожалуйста, — разрешил я и тут же мысленно выругал себя за неудачно подобранное слово. Врач бросил на меня мимолетный взгляд, но я успел заметить в нем удивление в сочетании с неподдельным интересом. Профессиональным интересом. Я в очередной раз мысленно ругнулся. Кулаки непроизвольно сжались и костяшки пальцев предательски хрустнули. Тот сделал вид, что не заметил моего напряжения, продолжая разглядывать отстраненным взглядом суету городского проспекта.

— У вас есть дети?

— Да. Дочь.

— Прекрасно. Сколько ей?

— Шесть.

— Очень хорошо. Как она себя чувствует?

— То есть? — не понял я.

— Я имею в виду психическую составляющую ее здоровья. Спрашиваю, так сказать, исключительно из профессионального любопытства.

— Она вполне здоровый ребенок. Не понимаю, какое отношение имеет дочь к сути моего визита.

— Простите, я предупреждал, что вопрос будет деликатным, — Карл Генрихович изобразил виноватую улыбку, — Вы можете не отвечать, если хотите.

Я промолчал. Он понимающе кивнул и вернулся в кресло.

— А ваша мама… Я могу ее так называть? — голос приобрел мягкие, бархатистые, даже несколько приторные оттенки.