Александр Руджа - Дон Хуан (СИ)

— Будет стрельба? — интересуюсь. — Что же натворил этот человек?

— Меньше будешь знать — дольше будешь жить, — цитируют мне вечную истину. Что ж, и то верно. Быстрым шагом приближаюсь к деревянному зданию церкви. Возле него в беспорядке валяются какие-то пыльные перевернутые ящики, у водопоя продолжаются неспешные разговоры.

А время истекает.

До чего жарко было снаружи, я понял, только когда зашел в церковь. Казалось бы, простое дерево, потемневшее от времени, не должно давать такой термоизоляции — а поди ж ты. Наверное, это из-за каменного пола, от него прямо-таки тянуло прохладой. Да еще и высоченная двускатная крыша, из-за нее воздух свободно циркулировал по всему объему, и наиболее прохладный, как все мы помним из школьного курса физики, опускался вниз.

Ко мне.

Церковь была католической, и длинные ряды пустых лавочек добирались до самого алтаря. Или амвона, черт его разберет, я в этих вещах слаб. В темной вышине, куда не залетали солнечные лучи, гуляло эхо.

А где все, кстати? Прихожан, может, здесь и нет в это время суток, но священник же должен быть, наверное? Куда это он сбежал с рабочего места, может, испугался грозных парней снаружи? Мне, собственно, тоже следовало бы поторапливаться, если нет желания говорить с ними о жизни и выяснять, где они были во время Бостонского чаепития.

Не то, чтобы я так уж сильно боялся этих ковбоев, но все же имеется некоторая разница между атакой из-за угла в стиле «хитрый койот» и бездумным штурмом четырех подготовленных охотников а-ля раненый медведь.

— Святой отец… — мой голос кажется кряканьем хромой утки в чистой пустоте церкви. — Или кто-нибудь другой… Есть тут люди? Эгегей!

— Ш-ш-ш… — доносится до меня из будочки слева. Исповедальня, кажется, это называется. — Подойдите, пожалуйста. И тише, ради всего святого!

В будочке темно и тихо. Почти спокойно, но от парней снаружи, конечно, не защитит. За частой металлической сеткой видно фигуру в черном. Священник.

— Что привело вас сюда, сын мой? — спрашивает он дрогнувшим голосом. — Хотите рассказать о грехах и испросить прощения? Сейчас не самый подходящий момент. А может… — голос его чуть меняется, — может, вы пришли сюда защитить меня от волков, крови алкающих?

А что мне ему ответить? Понятия не имею, зачем я здесь!

— Если все сложится как следует, святой отец, может выйти и так, и эдак. Чего эти алкающие волки хотят от вас?

— Динамит, — священник, похоже, перестал трястись и пугаться. — Три ящика динамита.

— Не самая очевидная вещь для церкви, а? Что заставило их думать, что у вас есть этот динамит?

— Думаю, тот факт, что они сами заносили его мне в подвал два дня назад.

Вглядываюсь в изменчивое мельтешение за решеткой.

— А вы большой проказник, святой отец! Из того, что я помню, церкви ведь обычно не используются, как склады взрывчатки! Ну да ладно, дело ваше — бизнес есть бизнес. И что же теперь, вы за эти два дня перепродали его кому-то еще?

— Вроде того. Теперь мне нужен защитник.

На улице кто-то начинает бренчать на гитаре. Вдалеке вроде бы, но в безветрие звуки разносятся далеко.

— Какой вы шустрый! — восхищаюсь я. — Но это улица с двусторонним движением, падре. Что я получу взамен?

За решетчатой перегородкой молчат. Долго.

— Ты пришел издалека, парень, — говорит наконец священник. — Это не твоя земля, не твои пески, так? Ты пришел из совсем других мест и времен. Но внутри тебя лежит пустыня, еще более бесплодная, чем Мохаве, не дающая приют ни койоту, ни стервятнику, ни скорпиону. И даже если над ней прольет свои капли ласковый дождь, эта пустошь не зазеленеет никогда. Это выжженная, мертвая земля, ла тьерра муерта.

Теперь приходит мой черед молчать.

— Люди появляются в этом мире по разным причинам и с разными целями, — медленно говорит человек за решеткой. — Кто-то живет счастливую, простую и скучную жизнь — выращивает апельсины или маис, пашет землю и разводит скот, строит дома и растит детей. Кто-то рождается для того, чтобы властвовать — пьяным, в собственной семье, или холодным и трезвым разумом над вверенной страной. Кто-то появляется на свет для веселья — на подмостках театра, в тишине дорогого клуба или в грязной канаве на пару с бутылкой сивухи и парочкой крыс. Рождаются учителя и доктора, ученые и солдаты, казначеи и актеры.

— Думаю, я не подхожу под эти категории, святой отец, — сообщаю я.

— Не подходишь, — соглашаются со мной с другой стороны. — Догадываешься, кто ты на самом деле?

— Странные разговоры для святого места.

— Странные обстоятельства, сын мой.

— Смерть? — кажется, сам воздух густеет и противится выдыханию этого короткого слога. Кажется, на выдохе у моих губ образовывается маленькое облачко пара. Кажется, в исповедальне разом холодает. — Я — это Смерть?

— Пожалуй, тебе не откажешь в амбициозности. Нет, так высоко тебе все же не подняться — но это только мое мнение. Но мы любим амбиции, мы рассматриваем их, как своего рода форсажную камеру. Эдакую насадку, многократно усиливающую тягу, направляющую тебя точно в цель. Так что нельзя сказать, что у тебя вообще есть выбор, ты будешь делать то, к чему тянет. А осознанно это будет или нет — особенной разницы не имеется.

— Ерунду какую-то говоришь.

Совсем рядом вздыхают — неживым, искусственным звуком.

— Ну, если тебе так легче, представь себе бильярдный шар… нет, бесконечное множество бильярдных шаров, медленно катящихся по зеленому сукну гигантского стола. В разных направлениях, так что столкновения и прочие коллизии неизбежны. Представил? А теперь важное уточнение: все шары обладают разумом и пытаются понять — куда они катятся и зачем.

— А могут они…

— Нет, парень. Изменить по условиям задачи они ничего не в состоянии. Они катятся туда, куда послал их кий невидимого игрока. Но в круглых костяных мозгах ютится отчаянная надежда, что, возможно, вся их траектория на зеленом сукне — результат свободного выбора. Безумная чушь, конечно — всем известно, что бильярдные шары неспособны мыслить.

— Никакой ты не священник.

— А ты малость туповат, на мой вкус. Но на этом нашу увлекательную беседу придется завершить. Я дал тебе те ответы, которые мог, а если вопросы продолжат плодиться, тебе придется искать кого-то еще. Более прямолинейного, может быть. Но волноваться не о чем, тебя будет к нему тянуть, примерно как тянуло сюда.

— Черт…

— Хватит об этом. Пора тебе выполнить свою часть сделки. Избавься от тех, кто стоит снаружи. Любым способом. Они должны перестать меня беспокоить.

Поднимаюсь. Голова как колокол. Как колокол, внутри которого бьется здоровенный бильярдный шар. Ступаю к выходу из кабинки. Но из-за решетки снова доносится голос.