Валерий Елманов - Битвы за корону. Три Федора

– Вовсе житья нет! Ляхи уехали, дак таперича енти, – звонко голосила укутанная во что-то темное и бесформенное плотная молодка.

Наверное, она бы много чего успела наговорить, приняв моих людей за стрелецкий разъезд, а меня за объезжего голову, решившего самолично править службу (одежонка на мне была не больно-то нарядная), но в дело вмешался ее муж, помогавший гвардейцам заносить соседа, а сейчас вернувшийся обратно.

– Худ наш Первак, но с божьей помощью оправится, – сообщил он утешительную новость, пояснив. – Крови много утерял, а рана ништо, должна зажить.

– А ведь если бы я не подоспел, он так и умер под твоим забором, – попрекнул я его.

– Дак нешто енто мово мужика дело?! – возмутилась молодка. – Он у меня….

– Ну ты, Певуша, того, – попытался осадить ее смущенный муж.

Певуша…. Ха! То-то мне ее голос показался знакомым. Уж не та ли… Я пригляделся повнимательнее. Точно, она самая. Именно ее мужичка мы с царевичем защищали от боярского сына Карачева, хотевшего вернуть его в холопы после того как во времена великого голода выгнал зимой на улицу. Тогда получается, что подраненный Первак – тот самый сосед-шорник, бывший на суде свидетелем, а передо мной стоит…

– А ты справно наказ царевича выполняешь, Живец Коваль, сын Митрофанов, – усмехнулся я. – Сдается мне, твоя хозяйка не только голоса не утратила, но даже позвончела, – и, повернувшись к ней, поинтересовался. – Перстенек-то, Федором Борисовичем на свадебку подаренный, не потеряла?

Молодка разом осеклась и недоверчиво уставилась на меня:

– Княже, – растерянно пролепетала она. Ее замешательство длилось недолго. Вскоре она радостно всплеснула руками. – Ахти мне, глупой! – и зачем-то метнулась обратно за ворота, скрывшись в доме.

Отсутствовала она минуты две, не больше. Пока я поднимал с колен Живца и смущенно отнимал свои руки, которые он упорно норовил облобызать, Певуша успела вернуться с подносом. На нем, как и положено, лежал каравай, сверху солонка, сбоку чарка. Уста у нее оказались еще те – чуть ли не сахарные. Мед что ли она ела, когда мы за бандитами гонялись? Да и сама она успела и переодеться в нарядный сарафан, и нацепить на безымянный палец правой руки подаренный престолоблюстителем перстень. Ну, шустра баба, ничего не скажешь!

Спустя полчаса мы сидели за крепким дубовым столом. Помимо меня, моих ратников и хозяев, собрались чуть ли не все соседи, которых позвала Певуша. Я не возражал – нельзя лишать человека радости похвалиться столь дорогим гостем.

За разгул бандитизма в столице хозяйка меня больше не попрекала. Скорее напротив, то и дело радовалась. Мол, теперь есть кому унять татьбу. Мои осторожные возражения, что у государя ныне наведением порядка на улице занимаются совсем иные люди и я без его дозволения не имею права вмешиваться в их работу, ею во внимание не принимались.

– Так ты испроси дозволенье енто – чай, спина не переломится, – резонно заметила мне она. – А то на прочих, – и последовал пренебрежительная отмашка рукой в сторону Кремля, – никакой надежи. Эвон, чего деится.

– Оно ить и в самом деле, княже, худо стало, – вмешался в разговор пекарь Митяй – еще один свидетель на том суде. – И главное, непонятно, откуда взялись-то?

Пришлось пообещать, что непременно сообщу престолоблюстителю о всех безобразиях, творящихся в столице.

Успел я послушать и песни Певуши. Правда, всего две, а третью, про серу перепелочку, допеть ей не дали – вернулся Одинец, отправленный в мой терем предупредить Багульника и прочих ратников, что задерживаюсь в гостях и беспокоиться не надо. Оказывается, ко мне прибыл некий монах Лазарь, и сейчас сидит в избе, терпеливо дожидаясь моего возвращения.

Я хотел отмахнуться (не знаю такого, да и невелика птица, подождет, ничего страшного), но затем вспомнил, кто это такой. Да бывший ратник моего дяди Кости по прозвищу Бибик. И навряд ли он прибыл аж из Староголутвенского монастыря, расположенного подле Оки, для того, чтобы просто пообщаться со мной, уж больно велико расстояние. Пришлось прощаться.

Однако прибыв к себе на подворье я выяснил, что на самом деле монах действительно отмахал двести верст исключительно с одной-единственной целью – повидать сына своего дорогого князя. Мелочь, а приятно. Словом, вечер у меня удался. Один из немногих, который приятно вспомнить. Можно подумать, судьба устала хлестать кнутом и устроила мне передышку.

Увы, длилась она недолго – до утра. А ближе к обеду на подворье появился Годунов уточнить как там насчет обещанного мною серебра. Все-таки полсотни тысяч – куш немалый, потому он и решил заранее узнать, осилю ли я его.

Вообще-то я не собирался выкладывать серебро из одного своего кармана. Но едва заикнулся, что неплохо бы нам с ним устроить складчину, как с удивлением узнал – у самого Федора денег… нет. А те, которые лежат в моем подвале ему не принадлежат. Мол, решил он, что негоже присваивать себе плату за кровь государя, следовательно, владеть выжатым мною из Шуйского, невместно. Потому он и передал сто тридцать тысяч вдове. Полностью.

Но сама Марина, как принялся торопливо рассказывать Федор, поступила с деньгой весьма рачительно. Заполучив в руки огромную сумму, она не начала сорить деньгами налево и направо, взяв из них всего десять тысяч, да и то на богоугодное дело, то бишь на строительство костела, и все.

– Но у меня помимо денег Шуйского еще шестьдесят твоих тысяч, – возразил я и, кивнув на его некогда раненую руку, напомнил: – На них-то твоя собственная кровь.

– Но не мог же я вовсе ничего не дать ей, яко жених. Чай, такую царицу в жены беру. Вот и порешил, что и оное серебро ее. Потому знай, на твою встречу и пир не я – она мне пять тысяч выделила.

– Благодарствую, – вздохнул я.

– Осуждаешь? – хмуро осведомился он.

– Ну что ты, – грустно усмехнулся я. – Скорее… восхищаюсь наияснейшей. Потрясающая женщина, – Федор недоверчиво уставился на меня. Пришлось пояснить. – В смысле вытрясла из тебя все, что могла, – и я озадаченно почесал в затылке.

Получается, мне остается еще и радоваться тому, что пан Мнишек укатил в Самбор раньше, чем успел узнать про годуновский подарок. Думается, лишь по этой причине сундуки с серебром и золотом продолжают находиться у меня. Да и в Москве тоже. Узнай о них ясновельможный и они бы давно тю-тю. Ищи-свищи их… в районе Львивщины. Удивительно одно: отчего Марина до сих пор не сообщила о деньгах отцу? Непонятно. А что он ничего о них не знает – однозначно, иначе давно вернулся обратно.

Удивительно, как она сама их до сих пор не промотала. А впрочем, не иначе как девочка перестроилась, на время смирив свою любовь к роскоши с целью подстроиться к новому партнеру. Но Годунову это пояснять нет смысла. Не поверит, решит будто я вновь на нее наговариваю. Оставалось развести руками и с невинным видом поинтересоваться, отчего бы ей не профинансировать свою собственную свадьбу, а венчание на трон ладно, пойдет за мой счет.