Валерий Елманов - Битвы за корону. Три Федора

Вот так я полегоньку да помаленьку переиначил всю церемонию встречи, прибегая то к логике, то к эмоциям, а в крайнем случае взывая к великодушию Тохтамыша. Ой как мальчик охотно и легко поддавался на очередное слаб о . Такого брать на понт – милое дело, но я старался не злоупотреблять, воздействовав на него таким образом еще три раза.

Первый, когда мы обсуждали церемонию следования. Я настаивал, что телеги с «приданым» до предъявления их хану надлежит сопровождать моим людям, дабы оттуда не пропало ни полушки. Вот передадим, тогда пускай Кызы распоряжается им как угодно, но до тех пор за его сохранность должны отвечать мои люди. Так надежнее.

Второй раз это случилось, когда встал вопрос об оружии. Именно после очередного гневного выкрика калги-султана «Пусть будет!» (больше слов по-русски он, наверное, не знал), мы договорились, что пищали с собой мои гвардейцы возьмут, но разряженные, и повезут их на отдельных телегах. Разумеется, никаких зажженных фитилей в руках у моих людей.

А в третий я обратился к калге-султану, когда заявил, что для вящего почета сопровождать нашего государя в пути от Скородома до хана надлежит его сыну. Разумеется, если он не боится. И очередной усмешливый взгляд в сторону Тохтамыша. Фарид-мурза не успел ничего сказать, ибо калга-султан, едва выслушав Палицына, торопливо выкрикнул:

– Пусть будет!

Перед заключительной частью Годунов вернулся (как-то негоже трапезничать без государя), но в основном помалкивал. Некогда ему было – пил он, и пил много, кубок за кубком. Пил и не пьянел, хотя по всему видно – хотел налакаться.

Я не препятствовал. Помощи мне сейчас от него никакой, а если почует неладное, непременно возмутится. Он и без того поглядывает на меня с явным подозрением. И это невзирая на мою мрачную физиономию, в довесок к которой я время от времени добавлял соответствующую реплику. Один раз даже откровенно посетовал, что они меня переиграли. Мол, я хотел выторговать на гривну, а получилось от силы на полушку. Ну и попросил передать мое искреннее восхищение Кызы-Гирею, сумевшему выбрать для переговоров столь умудренных мужей.

А под самый конец, якобы не сдержавшись, я упрекнул их, что, дескать, негоже воевать не по правилам. Или нападения исподтишка, да еще на женщин, в порядке вещей? Мой намек на их налет на Вардейку они поняли хорошо, но отмазались виртуозно.

– Я слышал как-то от одного пленного фрязина, что победитель всегда прав, – уклончиво заметил Хаджи-бей.

– В войне правил не существует вовсе, – ядовито уточнил Фарид-мурза.

– И так же считает великий Кызы-Гирей? – хладнокровно осведомился я.

– Это понятно и глупцу, коли хан сам повелел послать в тот городок славного Араслан Дивея, – надменно передернул плечами Фарид-мурза.

– И я не воевал с женщинами, но лишь с их охраной, – тут же встрял тот, явно раздраженный намеком на неблагородное поведение.

– Пусть будет! – не совсем к месту выдал в последний раз за сегодняшний день Тохтамыш.

Я сокрушенно развел руками, показывая, что против таких аргументов, особенно последнего, я бессилен. Пусть ребятки лишний раз порадуются, как они ловко обстряпали дельце. Ничего, ничего. Авось, послезавтра мне удастся процитировать им все их слова. Возможно, со своими комментариями. А пока…. Пока мне оставалось горестно вздохнуть и с сумрачным видом залпом опрокинуть в себя очередной кубок, благо, Дубец, помня мои инструкции, наполнял его от силы до половины. Да и доливать частенько «забывал».

О том, что моя авантюра может закончиться неудачей, я не думал, хотя такую возможность допускал. Но не отказываться же мне от задуманного, особенно если учесть, что, проявив покорство, ни я, ни Годунов, ни Ксения ничегошеньки от этого не выгадывали. Меня и Федора все равно ждала смерть, ибо глупо рассчитывать, что его убьют, а меня оставят в живых. Как бы не первым отравят. А от чего именно помирать – то ли от острого кола, то ли от смертного зелья – один чёрт. С Ксенией тоже никаких изменений – хуже гарема ей ничего не светит.

Ах да, оставался еще один человек – Мнишковна. Но в любом случае ее жизни, на мой взгляд, при все равно ничего не угрожало. Правда, в случае моей неудачи, Кызы скорее всего, ни за что не отпустит главную заложницу возле наших южных рубежей, следовательно, ей не миновать катить до самого Бахчисарая. А ее шансы занять царский трон с каждым месяцем, проведенным в Крымском ханстве, станут уменьшаться в геометрической прогрессии. Но и это, если призадуматься, Руси на руку. Кого бы не избрали на освободившийся престол, пускай даже и Романова, все лучше, чем доверять правление православной страной тайной католичке.

Да и вообще, плевать мне на ее дальнейшую судьбу….

Федору я о своем плане говорить ничего не стал. Была мысль поделиться, чтоб, так сказать, знал свой манёвр и в нужный момент чуточку помог мне. Но, по счастью, тот по моему задумчивому виду успел смекнуть – я не собираюсь сдаваться без боя. И откровенный разговор он затеял первым.

Случилось это, едва мы добрались до царских палат. Ни слова не говоря, он направил коня не к Красному крыльцу, а свернул в сторону Архангельского собора. Доехав до него, он спешился и, поманив меня за собой, велел остальным обождать снаружи. Едва мы зашли вовнутрь и я плотно затворил за собою двери, догадываясь, о чем пойдет речь, как он обрушился на меня с упреками. Мол, он видит, как я задумал недоброе, а потому Христом-богом умоляет ничего эдакого не учинять.

Глядя на его лицо, я понял – переубедить его у меня не получится, лучше и не пытаться. Слишком он озабочен благополучием Марины. И еще один аргумент пришел в голову. Если я ему ничего не расскажу, послезавтра он будет выглядеть куда убедительнее: унылый, печальный, на глазах слезы…. Такого в тайном умысле никто не заподозрит. Соответственно, и меня, ибо навряд ли кому-то из татар придет в голову, что я отважусь действовать вопреки прямому приказу своего государя.

Итак, решено, разыграю парня втемную. Хотел сразу пояснить, что не собирался ничего предпринять, но подумалось – куда убедительнее, если чуточку посопротивляться.

– Ты же сам назначил меня верховным воеводой.

– Назначил, не отказываюсь, – согласился он. – И ныне смещать тебя не собираюсь. Борони Москву, кто не дает. Но жизнь Марины Юрьевны я тебе не вверял, – и напустился на меня. – Все одно, не выйдет у тебя ничего, и тогда…, – он содрогнулся. – Ладно, пущай царица тебе не люба, но ты хотя бы о жизни Ксюши помысли! Ведь тогда ханский гнев на обоих обрушится, а они в его руках и чего он с ними пожелает, то и учинит, – и умоляюще напомнил: – Сам ведь слыхал словеса ентого мурзы про тоску, от коей они обе помрут. Неужто не уразумел, к чему он это сказывал?! Жизни он их лишит!