Олег Касаткин - Корона и Венец [СИ]

«Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» — процитировал он евангельскую фразу. Это не говоря о том что Патриарх будет очень важным лицом в симфонии власти светской и духовной — а я честно сказать не уверен что сейчас есть пастырь способный взять а себя такой груз такую ответственность перед Богом Россией.

— А что, как вижу, вы кандидата успели себе наметить? Или затрудняетесь в выборе?

— Государь — этот вопрос может решить только Поместный Собор! — тихо но уверенно изрек преосвященный.

— И он будет созван — когда придет время. Он же и решит — где быть патриаршему престолу — хотя по традиции и рассудку нигде кроме как в Москве я его не вижу.

Потом Георгий встал молча, чуть склонил голову и вышел из кабинета.

А оба служителя церкви остались, как пришибленные, не зная — то ли волосы на себе рвать то ли славить Господа за то что присутствовали при великом событии.

— Если… если все так и будет, брат Петр, то нам останется лишь Ему в ноги пасть! Вы правду сказали накануне — про меч духовный — разящий грехи… — промолвил Феогност.

…На сцене тем временем заговорщики спорили, кто из них удостоится с позволения казать чести убить собственного государя — при этом мало сами не поубивав друг друга. В итоге бросили жребий — и участь эта досталась Гернани. Де Сильва выразил желание поменяться с благородным разбойником — ибо Карл — его старинный враг — а к вражде политической примешивается и старый как мир спор из за женщины. Герцог предлагает Гернани земли и замки, напоминает о том что тот обязан ему клятвой от которой тут же обещает освободить — но все напрасно. И вот — кульминация действия — король и мятежник лицом к лицо — одинокий король против отряда головорезов во главе с пышущим местью принцем-разбойником.

В моей ты все же власти! — с загоревшимся взором вещал Эрнани-Горнин

Кауфман невольно помотал головой. Господи! Ужо ль ему мало в жизни всех этих страхов чтоб еще и со сцены ему напоминали что дерзкий безумец может одним выстрелом или ударом ножа пустить судьбу державы под откос??

И вообще, — вдруг разозлился Кауфман — черта нынешние распущенные цензоры разрешили эту пьесу старого карбонария бунтовавшего против всех властей Франции на его веку — от Карла Х Бурбона до нынешней вожделенной республики?!

И с чего господину Сумбатову пришло в голову ее поставить? Почему вообще Малый московский театр занесло в город именно когда царю пришло в голову его навестить? Может быть — кто-то подает знаки ?

Да нет — конечно — вздор — ведь про царский визит никто не знал — да и Сумбатов-Южин — как оказалась дальняя родня местного предводителя дворянства прибыл сюда с месяц назад в поисках заработка для антрепризы.

Ох служба — сведет с ума! покачал полковник головой. Вот на днях седой волос обнаружил на виске.

Шло время и действие разворачивалось своим чередом — и вот на сцене уже заключительные сцены последнего акта.

Гернани — прощен и отказался от мести и готов сочетаться браком с возлюбленной. Во время предсвадебных торжеств неожиданно появился некто в черном домино в котором однако узнавался не без труда дон Руй.

Публика встречает его насмешками.

Он встречается с Гернани и напоминает о клятве — задудев в пресловутый рог. После чего и предлагает идальго убить себя самому — на выбор ядом или клинком.

Сын короля Арагона верный клятве выбирает яд, но просит Руя отложить исполнение жесткого приговора до утра. Появившаяся донья Соль просит дядю помиловать Гернани, но тот остаётся непреклонен. Девушка выпивает яд, предназначенный для Гернани. Вслед за ней яд пьёт и юноша. Гернани умер первым — осев и вытянувшись на сцене. Вслед за ним покинула этот мир донья Соль, последим движением обняв тело любимого и накрывшись плащом. Охваченный ужасом от содеянного Ленский — де Сильва выпил остаток яда и беспомощно обмяк… Занавес…

…Георгий поймал себя на том что стоит и бешено аплодирует — вместо со всем залом — наверное через пару минут…

Он обернулся — Танеев и Грузинский точно также колотили в ладоши. Даже Кауфман к ним присоединился.

— Александр Александрович, — обратился Георгий к нему. Распорядитесь чтобы актеров пригласили ко мне в резиденцию после спектакля. Их труд стоит отметить.

Камердинер провел все еще скованных, не понимающих ничего гостей в небольшой зал губернаторской — ныне царской — резиденции…

Пока в помещении никого не было, если не считать двух лакеев, мигом задернувших длинные шторы из красного бархата и зажегших старомодные канделябры. Зал имел три накрытых уже дубовых стола, а в дальнем конце располагался основательный камин из грубо обтесанного дикого камня, над которым были прибиты оленьи и медвежьи головы.

Гости устроились на небольших канапе и приступили к трапезе. Вино, блины с икрой, семга и рассольник.

Но только они приступили к ужину как появился Георгий в сопровождении Кауфмана.

При виде императора все присутствующие поднялись и поклонились.

— К нему заспешил Сумбатов.

— Право же Ваше Величество — я не знаю даже за что удостоен сей части — быть лично приглашенным Вами!

— Император — тоже живой человек, и что такого в том чтобы императору пригласить артистов чья игра вызвала его восхищение? Почему бы ему просто не поговорить с ними о российском театре и его делах?.

— Признаться — Сумбатов пришел в замешательство — не мог подумать что высшей власти есть столь большое дело до театра…

— Государю всероссийскому есть дело до всего в его державе. Разве Екатерина Великая не поручила Шувалову создать Большой театр? Разве не она учредила дирекцию Императорских театров? Разве наконец сегодня царствующая семья не покровительствует сценическим искусствам и актерам? («А также актрисам!» — мелькнула игривая мысль).

— Но право же… Государь — наш театр нов — и еще не прославлен. И уж точно не причислен к императорским! — развел руками потомок армянских и грузинских царей. Есть и более одаренные и знаменитые служители сцены!

— Все впереди! — многозначительно улыбнулся Георгий. Пока же…

По его знаку камердинер принес папку с золотым тиснением.