Тимур Максютов - Нашествие [litres]

Монах ещё сильнее побледнел, скрючился, спрятал дрожащие руки в рукавах рясы и вышел из шатра.

– Ну что, покончили с делами на сегодня? – Жук потянулся, хрустнул косточками. – Трапезничать пора. Бряхимовцы барана подарили, я велел зажарить. Разговеемся, княже?

Вывалились из шатра. Веселились, вспоминая про монаха-путаника. Гридень поклонился Дмитрию:

– Княже, там к тебе караванщик какой-то. С утра ждёт. Говорит, с важным посланием.

Князь увидел высоченного здоровяка с огромным мечом на поясе, в кожаном потёртом доспехе. Лицо чужака было чёрным от загара, обветренным.

– Здравствуй, гость, – кивнул Дмитрий, – с чем пожаловал?

Здоровяк почтительно поклонился. Спросил:

– Не признал меня, бек? Я алан, караваны охраняю. Дрались мы как-то с тобой в Шарукани. Ты ещё тогда рабом был, и звали тебя Ярило.

– Вспомнил! – Дмитрий улыбнулся. – Славные времена были. Шесть лет минуло. И откуда теперь, из кыпчакской степи? Или из Корсуни?

– Дальше бери, бек. Я нынче хорезмийскому купцу служу. Вот, привёл караван из Самарканда. Передохнём чуток да дальше двинемся – до Новгорода.

– Как там, в Хорезме?

– Плохо, бек, – алан поморщился, – цветущий край пустыней стал. Города в развалинах, поля не пшеницей – костями засеяны. Монголы народишко вырезали, некому мёртвых было хоронить. Долго ещё улус сына Чингисова, Джучи, в себя приходить будет.

Дмитрий помрачнел. Вновь вспомнил про угрозу с Востока. Да и не забывал никогда.

– Я к тебе, считай, как посланник монгольский явился, – усмехнулся алан, – видал?

Оттянул край кожаной свитки, достал деревянную табличку, подвешенную на шнурке. А на ней – рисунок: сокол распростёр крылья, и неведомые знаки, сплетённые в столбик – будто змея пружиной свилась, готовясь к нападению.

Князь потёр левую сторону груди – защемило вдруг. И давняя татуировка с атакующей коброй словно раскалилась, обожгла кожу.

Алан пояснил:

– Это пайцза, и надпись по-уйгурски: мол, всем монгольским караулам пропускать меня беспрепятственно и оказывать помощь, коли понадобится.

– И за что тебе такая честь?

– Из-за тебя, бек. Вызвал меня начальник монгольский, когда прознал, что иду с караваном на север. Вручил пайцзу, велел разыскать Солнечного Багатура, бека русского города Добриша, и передать тебе подарок.

Алан протянул князю футляр необычной формы, обтянутый дорогим китайским шёлком.

– От кого подарок?

– Не знаю, – пожал плечами караванщик, – сказали: мол, Солнечный Багатур сам догадается, если память ему не отшибло.

Дмитрий сломал печать, изукрашенную невиданными буквицами, похожими на раскинувших лапки букашек. Взялся за крышку.

– Погоди, княже, – Сморода вдруг побледнел, схватил Дмитрия за рукав, – погоди, не открывай. Вдруг там гадость какая?

– В смысле?

– Ну, колдовство монгольское. Отрава. Либо сколопендра ядовитая притаилась.

– Выдумщик ты, боярин. Не замечал в тебе такого.

Князь решительно сорвал крышку. Заглянул в тёмное нутро.

– Ну, чего там? – спросил Жук.

– Ничего. Пусто.

Дмитрий перевернул футляр. На землю выпала какая-то ерунда, похожая на обрывок верёвки.

Поднял с земли, пригляделся. Верёвка и есть, кожаная. Один конец обмотан завитком бараньей шерсти, и посредине – узел завязан.

– Брось, князь! – крикнул Сморода испуганно. – Порча шаманская!

Схватил высоченного алана за грудки, затряс:

– Ты чего приволок, ирод? Извести батюшку-князя хочешь? Отвечай! Или пятки калёным железом прижечь, чтобы язык развязался?

– Что дали, то и приволок, – хмуро ответил караванщик, – с меня какой спрос?

– Дай-ка мне, княже, – вдруг сказал Жук, – видал я такую приблуду.

Взял обрывок, разглядел внимательно. Потрогал бараний завиток, понюхал зачем-то. Объяснил:

– У неграмотных степняков такая встречается. Берешь, например, у соседа в долг скотину – и отдаёшь взамен верёвку, как расписку. Сколько голов – столько узелков. Если коней брал, то волосом из лошадиной гривы обматываешь.

– И что это значит? – спросил Сморода.

– Это значит, что наш князь какому-то степняку барана должен. Одного. Вот и напоминание о том, что долг пора отдавать.

– И кто же такое прислать мог? – удивился боярин.

– Не знаю, – пожал плечами Жук.

– Зато я знаю, – сказал Дмитрий, – есть один такой. Я его из плена отпустил, обменяв на барана.

Сморода охнул. Жук схватил бороду в кулак, протянул:

– Ну, дела. Не успокоился, значит, темник. Вернуться надумал.

Алан крутил головой, глядя то на вздыхающего боярина, то на терзающего подбородок воеводу, то на мрачного князя. Не понимал.

Старая сосна вздрогнула. Закачала ветвями, будто прощаясь с миром, осыпалась бурыми иголками, как слезами – и со стоном начала валиться на головы завизжавших от ужаса монголов. А следом за древесным патриархом падали и другие – подрубленные заранее ели и берёзы.

Истреблённый наполовину полк пеших черемисов воспрял, когда из-за поваленных деревьев появились сараши в доспехах из спин осетров и засыпали монгольских всадников дождём камышовых стрел; болотников вёл в бой широкоплечий бродник в потрёпанной зелёной шапке с длинным назатыльником.

– Хорь, брат! – выдохнул Дмитрий.

Попавший в ловушку тумен Субэдэя погибал: растерянные монголы вертелись волчками, отбиваясь от свирепых черемисов, окружавших со всех сторон, размахивающих окровавленными топорами – и падали наземь, изрубленные. Сараши выдёргивали степняков из сёдел палками с крючьями на конце – словно рыбачили.

Сам темник еле выбрался из кровавой замятни, окружённый верными нукерами. Хлеща плетью и крича проклятия, привёл в порядок остатки расстроенного тумена и повёл в новую атаку. Усилив последним резервом – тяжёлой конницей и кыпчаками – бросился на правый фланг союзного войска, где монголов ждал булгарский ак-булюк, ударный корпус.

Скрежетала сталь, ржали кони, кричали раненые, смертоносным роем жалили стрелы; шаг за шагом, отбиваясь, умирая, но уступая силе, поддавались конные ряды булгар.

Тамплиер Анри де ля Тур, измученный ожиданием, спросил:

– Не пора ли, дюк?

Дмитрий надел золочёный шлем. Похлопал Кояша по холке – золотой конь нетерпеливо переступил стройными ногами, всхрапнул. Добришский князь кивнул:

– Пора.

Взлетели сигнальные стрелы, трепеща шёлковыми лентами.

Дмитрий тронул пятками коня – тот сразу рванул, набирая скорость. Сзади загрохотали копыта пятитысячного отряда булгарских латников; зазвенела сталь, склонились тонкие пики, нащупывающие жалами жертвы.

Монголы завыли, ошарашенные атакой во фланг; торопливо разворачивали коней, чтобы встретить угрозу – и не успевали…