Валерий Елманов - Нам здесь жить

— Да нет, — хмуро отозвался Буланов и неохотно указал на овраг, тянущийся справа от них и притом довольно-таки близко, всего в пятидесяти метрах, пояснив: — Вон, по ту сторону от него, метрах в ста начинается.

— А поближе поглядеть?

— Перебьешься, — последовал жесткий ответ. — Поговорку слыхал, про лихо, каковое не стоит будить, пока оно тихо?

— Подумаешь, — пожал плечами Сангре и, насвистывая, направился вслед за ушедшим чуть вперед Уланом, стремившемся побыстрее миновать неприятное место.

Но едва они прошли метров тридцать, как вдруг…

Все началось с сухой увесистой ветви, валявшейся на земле. Нечаянно наступив на один ее конец, Сангре на собственной шкуре ощутил, что такой эффект граблей — второй конец, поднявшись на дыбы, метко звезданул его суком по затылку. От неожиданности он, не удержавшись на ногах, упал и… покатился. Да, да, именно покатился, причем уклон был в сторону оврага, и пришел в себя Петр, оказавшись уже на дне. Был овраг довольно-таки глубок, метров пять, не меньше, но приземление произошло на редкость удачно — сработала толстая амортизаторная подушка из опавшей листвы.

— И что это было? — спросил Петр себя.

Не получив на сей риторический вопрос никакого ответа, он попытался подняться, но получилось не сразу. Первая попытка оказалась неудачной — резкая боль приземлила Сангре обратно на прелые листья. Он внимательно оглядел левую ногу. Осмотр оказался неутешительным — штанина камуфляжа оказалась бурой от крови, а чуть выше темного пятна в бедре торчала острая щепка. Петр выругался и, скривившись, решительно ухватился за нее и резко дернул, вытаскивая наружу. Кровь полилась сильнее.

В это время вверху зашуршало и на дно оврага сноровисто спустился-скатился Улан.

— Ух, как тебя угораздило! — сочувственно протянул он и начал торопливо расстегивать ремень. Перетянув им ногу друга, дабы остановить кровотечение, он скинул с себя куртку вместе с майкой, спешно раздирая последнюю на полосы. Замотав рану импровизированным бинтом, Буланов мрачно осведомился: — Идти-то сможешь?

Петр осторожно попробовал наступить на раненую ногу, вновь поморщился от резкой боли, но согласно кивнул головой:

— Все равно придется, никуда не денешься, — криво ухмыльнулся он, — а то получится как в некой японской хойке или танке, — и он нараспев произнес:

— А это ты откуда взял? — удивился Улан. — Вообще-то похоже на нашего серого козлика, только с японским колоритом.

— В самую точку и за козла, и за колорит, — подтвердил Сангре, пояснив: — Я как-то в зоне прихворнул и угодил в местную больничку, а там скукота, сил нет, а из развлечений три книжки, и все со стихами. Одна еще куда ни шло — любимый мною Гумилев. Зато остальные просто ай-яй: одна детская, с Агнией Барто, Чуковским и Заходером, а вторая с японскими виршами. Эти, как их, хокку или танки. Поначалу я, конечно, за Гумилева взялся. Но ты ж знаешь, в мою память стихи, в отличие от иностранных языков, просто вливаются, как вода из труб в бассейн. И после того, как я понял, что половину его стихов могу процитировать дословно, а остальные — почти, взялся за чтение остальных виршей, а дабы извилины в мозгу окончательно не распрямились, от нечего делать каждый день скрещивал между собой [2] Здесь и далее помогал Петру переделывать детские стихи на японский лад Леонид Каганов. по нескольку штук.

Он вздохнул и непроизвольно поморщился, оглядывая крутую, почти отвесную стену оврага, по которой предстояло подниматься. И вновь друг прочитал его невысказанную мысль.

— Здесь и здоровый замучается карабкаться, а с твоей ногой нечего и думать. Деваться некуда, придется лезть на противоположную сторону. Там и стена не такая крутая, да и ухватиться, поднимаясь, есть за что, вон кустики растут, — и Улан сердито добавил, словно оправдываясь перед кем-то неведомым: — Авось ненадолго мы. Всего-то метров двести пройти, а там овраг закончится и мы сразу в сторону свернем.

Подъем оказался затяжным. Кусты помогали, но стоило посильнее опереться на раненую ногу, как вспыхивала дикая острая боль. Хорошо, Улан предварительно перенес наверх рюкзаки и СКС, а кроме того он отцепил от карабина ремень и, протянув один конец Петру, тянул за него, всеми силами облегчая другу тяжкое восхождение. Кусая губы и уговаривая себя потерпеть, Сангре наконец-то вскарабкался на гребень и в изнеможении плюхнулся на пружинистую толстую подушку из прошлогодней хвои. Рядом, устало прислонившись спиной к стволу сосны, примостился Буланов, объявивший пятиминутный перекур.

— Теперь до дядьки рукой подать, — успокоил он друга. — Конечно, можно было бы обратно в поселок, но до кордона намного ближе, — он вздохнул, посетовав: — Жаль, что экскурсия по лесу отменяется, но зато нет худа без добра: подольше у меня пробудешь.

— С ума сошел?! — возмутился Сангре. — Ничего не отменяется и пробуду я у тебя ровно столько, сколько запланировал: пять суток и все. А дальше я по-любому укачу в славный город Одессу — я тебе еще вчера об этом говорил.

— Только не пояснил, что за срочность, — проворчал Улан. — К тому же, Одесса хоть и не Донбасс, но и там сейчас творится такое, что…

— Ну да, — подтвердил Петр. — Деликатно говоря, слегка неспокойно, в связи с тем, что мудрые одесситы стали всерьез призадумываться о проведении референдума под красноречивым заголовком: «Не хотим быть пациентами сумасшедшего дома под названием «Майданутый Киев»». Из-за этого туда в последнее время зачастили доблестные галицкие лыцари, неулыбчивыми лицами напоминающие бойцов гитлерюгенда образца апреля сорок пятого. И какие гадости они учиняют в моем милом городе, то пусть рассказывает Стивен Кинг, бо у меня таки нету слов. А когда они окончательно выяснят, что одесситы не желают иметь с киевскими шлимазлами ничего общего, они неизвестно чего придумают, но что ничего хорошего, за это я таки ручаюсь.

— Да-а, — протянул Буланов и сочувственно покосился на Петра. — Погоди-ка, — встрепенулся он. — Я, конечно, телевизора почти не смотрю, но как-то слышал, что говорил украинский…

— Ой, ну я тебя попросю! — перебив друга, взмолился Сангре. — Не поминай всуе о… — он задумался и удивленно произнес: — Ты знаешь, в кои веки у меня не хватает словарного запаса, чтоб подобрать нужное слово. Точнее, наоборот: слишком богатый выбор, хотя и однообразный, сплошная нецензурщина. Короче, ни к чему в столь приятном месте, под теплым солнышком, в благоуханно чистом лесу упоминать о всякой погани.