Валерий Елманов - Нам здесь жить

— Не буду.

— И правильно. Не порть природу. Для этого туристы имеются.

— Но ты вчера так и не пояснил, зачем тебе надо ехать в Одессу именно теперь. Не лучше ли немного выждать, а когда…

— Не лучше, — помрачнев, оборвал Петр. — Понимаешь, до меня донеслись тревожные вести, что эти шлимазлы из кривоколенного сектора, хай им грець, пытаются мешать моей бабе Фае торговать на Привозе и препятствуют говорить разные речи, а для меня она изо всех родичей после ухода из жизни мамы с папой и деда — самый дорогой в мире человечек. Конечно, заткнуть моей бабуле рот — задача как бы не тяжелее строительства египетских пирамид, легче загнать римского папу на молитву в синагогу. Но они ж могут осмелиться применить к моей бесценной старушке физические средства воздействия. Вот я и собрался растолковать этим байстрюкам, шо это они у Киеве и Львиве гройсе хухэм [3] На одесском жаргоне гройсе хухем — большие люди, важные личности. , а в Одессе — еле-еле поцы. Ну а особо наглым зверькам-прыгунам, рискнувшим распустить свои потные грабки до бабы Фаи, придется срочно заняться коллективной примеркой деревянных макинтошей…

— А почему зверькам-прыгунам? — полюбопытствовал Буланов.

— До приличных зверей они не доросли, так, мелкие шакалята, — пожал плечами Сангре, — а прыгуны, поскольку без этого им нельзя, ибо хто нэ скачэ, тот москаль.

— Ну хорошо, — согласился Улан, — от меня ты поедешь защищать бабу Фаю. Но не вечно же будешь подле нее сидеть? А как ты смотришь, чтобы потом взять и перебраться вместе с нею сюда? Лес, знаешь, он душу лечит. Точно, точно, на себе ощутил.

Петр саркастически хмыкнул:

— Баба Фая и Одесса — неразрывное целое. А что за меня, то… Мысль, конечно, неплохая. Открыть себе секс-шоп в деревне Гадюкино и торговать всем помаленьку. Ну там резиновыми вилами, переносными сеновалами, презервативами со вкусом картошки, надувными председателями колхозов и прочими дарами природы. Но есть одно но… — он поморщился и честно признался. — Боюсь, не выдержит моя буйная натура гнетущей невостребованности и через годик-другой винные лечебные припарки для души перерастут в кувалду для печени. И вообще, давай-ка об этом попозжей поговорим. Вот прогуляюсь на костылях по лесу, кабана в пятак чмокну, медведю лапу пожму, лося за рога подергаю, с птахами почирикаю, со змеями пошиплю, тогда и надумаю чего-нибудь, а пока… — он беззаботно махнул рукой и предложил: — Ну что, в путь?

— Ага, сейчас, только лямки на рюкзаке подтяну, — откликнулся Улан.

Сангре кивнул, неторопливо, стараясь не потревожить раненую ногу, поднялся и… оторопел, глядя на происходящее вокруг них. Как оказалось, за недолгое время «перекура» обстановка существенно изменилась. Густая молочная пелена, приползшая от болота, пока еще не добралась до друзей, но клубилась всего в пяти метрах от них. Из-за торчащих из нее во все стороны белесых языков, напоминавших щупальца, она походила на некое загадочное существо. Притом судя по искрам, тут и там поблескивавшим на поверхности белого полотна, существо, заряженное электричеством.

Присвистнув, Петр поинтересовался у друга, замершего рядом:

— Слушай, это не пожар случайно? Хотя, — он принюхался и удивленно протянул: — Странно, гари не чую. Если бы не клубы дыма с искрами, подумал бы, что это туман.

— Это и есть… туман, — упавшим голосом подтвердил Улан, хмуро взиравший на происходящее.

— Странный какой-то, — усомнился Сангре.

— Странный, — мрачно согласился Буланов. — Можно сказать, уникальный. Я ж тебе не до конца про красную ряску рассказал. Она в болоте, по словам дядьки, появляется именно перед появлением такого тумана, с клубами и искорками. Словом, нам… — он зло сплюнул, — здорово повезло. Кстати, пропавшие ученые того…

— Что того?

— Ну-у, довели их местные до тумана, они в него зашли и с концами. А удалось им добраться до самого болота или нет — кто знает. Дядька, к примеру, считает, что Красный мох вообще ни при чем, а экспедицию сам туман сожрал, точнее… то, что в нем скрывается.

— Страсти-то какие рассказываешь, — притворно охнул Петр. — Прямо тебе фильм ужасов, — и он, закатив глаза и устремив руку вперед, с нарочитым подвыванием процитировал:

— Тебе все смешочки, — упрекнул Улан.

— А чего тревожиться-то? — пожал плечами Петр. — Мы ж не ученые, на рожон не полезем. Туман твой сам по себе, мы сами по себе, и пересекаться ни с ним, ни с болотом не собираемся. Краем пройдем и всего делов.

— Если бы ты слышал столько, сколько мне дядька про эти места понарассказывал, тоже встревожился бы, — смущенно проворчал Буланов, чуточку успокоенный хладнокровными рассуждениями друга. — Смотри, смотри, он, гад, все ближе подползает, — и он неуверенно предложил: — Может, обратно в овраг и на ту сторону, а?

— С моей ногой нипочем не успеть.

Густая молочная пелена и впрямь успела изрядно подкрасться к друзьям, находясь теперь буквально в метре перед ними, а языки, чем-то напоминающие щупальца, продолжали упрямо высовываться вперед. Правда, вреда от них не было. В этом Сангре убедился, не успев вовремя отдернуть раненую ногу от особо любопытного. А в следующую минуту отбрыкиваться стало бесполезно, щупальцев было слишком много.

Улан зло выругался. Сангре удивленно оглянулся на него. Учитывая обычную сдержанность друга, трехэтажный мат весьма красноречиво говорил о том, насколько тот взволнован.

— Да не дрейфь, у тебя ж карабин, — ободрил Петр и, вспомнив Гоголя, добавил: — А против нечистой силы и выходцев с того света у меня крест имеется, — и он извлек из-за пазухи небольшой крестик на черном шнурке. — Мамочкин. Намоленный. Стоит его какому-нибудь упырю в морду сунуть, как он вмиг расчихается, далее рвотные спазмы, конвульсии, а тут и мы с осиновым колом в качестве презента на добрую долгую память. А кроме того, нам деваться некуда.

— Деваться и впрямь некуда, — нехотя согласился Улан. — Но давай хотя бы держаться строго вдоль оврага, чтобы не приближаться к болоту.

Он мрачно дослал патрон в патронник. Покосившись на снятый с карабина ремень Улан чуть поколебался, но после недолгого раздумья не стал цеплять его обратно, оставив в руке — мало ли. Оглянувшись по сторонам, он поднял с земли внушительного вида жердь, сунув ее другу, подставил плечо, чтобы было на что опереться с другой стороны и оба медленно двинулись вперед, стараясь держаться рядом с краем оврага.

Однако дым-туман продолжал надвигаться и вскоре друзья оказались внутри плотной белой пелены. Видимость в ней была не сказать чтоб вовсе нулевая, но дальше полуметра разглядеть впереди ничего не получалось. Приходилось постоянно проверять жердью, здесь ли овраг, чтоб и не отходить от него далеко, и не загреметь вниз. Да и само движение составляло немалый труд — на них словно вывалили сверху центнеры чего-то неимоверно тяжелого, и каждый шаг стоил огромных усилий.