Константин Калбазов - Фаворит. Сотник [Litres]

Ага. А вот и скамейка. Да только не ко времени она теперь. Очередной приступ миновал, и вроде как без следа. Хм. До следующего раза. А это стало происходить все чаще и чаще. Как-то оно будет дальше?

– Дозволишь войти, племянница? – открыв дверь, но не решаясь переступить через порог, спросила княгиня у Лизы.

– К чему спрашивать, тетушка, коли и без того ведаешь, что никто тебе в этом дворце препятствия чинить не может, – с явной обидой ответила девушка.

– Кроме тебя, девочка моя, – вздохнув, возразила женщина.

Царевна внимательно посмотрела на тетку, потом вздохнула и, поднявшись в приветствии, со вздохом произнесла:

– Заходи, конечно, тетушка, и будь как у себя.

Переступая порог, Ирина бросила мимолетный взгляд на Рощину, и та с легким поклоном отошла назад, притворяя дверь. Лиза была одна в комнате, и, судя по всему, Ирина намеревалась поговорить с ней с глазу на глаз.

– Что невесела, девочка моя? Отчего уж который день сидишь затворницей?

– А ты не ведаешь?

– Не ведаю, – пожала плечами княгиня. – Ничего особенного не случилось.

– За исключением того, что братец объявил о моей помолвке с боярином Трубецким.

– Князем, – поправила Ирина и пояснила всем известное положение дел: – Боярин он в землях Русского царства. В Пскове же он князь. Пусть то звание и пониже, но он призван на княжение в независимое государство. Потому и боярство свое дома оставил. Х-хе, на хранение, – не удержалась от легкой усмешки Ирина. – А что до помолвки, так о ней ведь и речи нет. Ты наследница русского престола, а потому выдать тебя замуж сейчас нет никакой возможности.

– А как же тогда письмо братца?

– А что письмо? Это только намерения. И обретут ли они реальность, неизвестно.

– Тетушка…

– Ну хорошо, хорошо. Это вполне реально. Не смотри на меня так. Я ничего не знала. Это решение принято Николаем, и только им. Иное дело, что я с ним вполне согласна.

– Тетушка!

– Попридержи свои возмущения, Лизонька, – спокойно попросила Ирина. – Не вечно же тебе в девах куковать. Горше нет для бабы, чем доживать век одной. Уж поверь мне. А Иван Юрьевич – вполне достойный молодой человек из древнего княжеского рода и старше тебя всего-то на десять лет. Уже успел проявить себя с наилучшей стороны, в младые годы получил боярство. И уж четыре года как сидит на княжеском столе в Пскове. А это говорит о его недюжинном уме и способностях. Кстати, у него есть еще одно достоинство. Его имя. Чай, когда разум затуманится, не спутаешь ни с кем, – не сдержавшись, с притворной язвинкой закончила княгиня.

– Тетушка, – зардевшись, только и смогла выдавить девушка.

– А что такого? – наигранно вздернула брови Ирина, но потом все же оставила игривый тон. – Ну извини. Извини, девочка моя. Я и не думала тебя обижать. Но и ты хороша. Мы ведь с тобой о том беседовали уже. Наш удел – служить престолу московскому и народу русскому. Оттого мы и царского рода. А Псков для нас важен. С Новгородом все непросто. Там колючки во все стороны топорщат, как ежи. Псковичи же на Москву глядят вполне дружественно. Вот и князей на стол сажают только московских. Пусть те у них и власти-то, считай, не имеют, но факт есть факт. А тут еще и царевна у них поселится. Нет, Николай, конечно, проявил своевольство. Но поступает мудро.

– А как мне-то быть? Одно дело – мы с тобой беседу имели. И совсем иное – знать доподлинно, что вскорости придется идти под венец с нелюбимым.

– А ты полюби его. И вся недолга, – посоветовала Ирина, говоря об этом как о само собой разумеющемся.

– Да как же можно! – вновь возмутилась девушка.

– Ну, если все время себя жалеть и глядеть на своего жениха волчицей, то о какой уж тут любви речь вести. А ты постарайся не замечать плохое и отмечать для себя только хорошее. Глядишь, и сердечку полегче станет. А там и полюбишь. Не так, как своего ладушку, но… Любовь-то она разной бывает. Уж я-то знаю, – с делано авторитетным видом произнесла она.

– И насколько это помогает? – с грустной улыбкой поинтересовалась царевна.

– Настолько, что я уже в тяжести, – потешно выпучив глаза, заявила Ирина.

– Что-о?! – Девушка не могла сдержать удивления.

– А что такого? Чай, мужняя жена, – пожав плечами, задорно ответила княгиня, а потом взяла ручку племянницы в свою и продолжила с виноватым видом: – Ты уж прости меня, девочка, но именно из-за этого я и не могла прийти к тебе с того дня, как получила письмо от Николая. Уж больно меня от этого иноземного семени мутит. Ну да ничего, я его все одно пересилю и рожу русского графа. А там окончательно привяжу моего муженька к московскому престолу. А он, паразит такой, этого стоит. Тебе же выпала куда большая честь – ни много ни мало привести под руку твоего брата псковские земли.

– Думаешь, Николай именно этого хочет?

– Этого. Даже не сомневайся. А еще желает, чтобы ты была счастлива. И все, что я знаю о Трубецком, говорит в его пользу. Достойный муж.

– Тебе чего, убогий? – Казак изумленно вытаращил пьяные глаза на стрелецкого десятника.

А и то. Какой-то там стрелец смеет что-то требовать от донского казака. И плевать на то, что он десятник и что за ним сейчас весь этот самый десяток и стоит. Не трогай вольную душу, холуйское ты отродье!

– Казачок, ты сабельку-то не лапай. Не то, не ровен час, на тот свет спровадим.

– Да я тебя!.. – Сабля с легким шелестом покинула ножны.

В сторону подгулявших донцов тут же уставились клинки штыков, насаженных на пехотные винтовки. Сухо щелкнул взводимый курок. Лица стрельцов серьезны как никогда. Решительно настроены, чего уж там. Вот только дебоширу сейчас Русское море по колено. Что ему эти служилые.

– Я сказал, саблю не тронь! – повысил голос десятник.

– И что ты мне сделаешь?! Ну давай! Кишка тонка?!

– Петр, уймись! – вдруг вмешался сторонний мужик.

Хм. Ошибочка. По виду казак. Да не из простых. Оно и по облику видно, и по властному голосу. Впрочем, подтверждение этих наблюдений не заставило себя долго ждать.

– Атаман, эти кафтанные душонки…

– Остынь, сказал.

– Да я…

– Петр!

– Молчу, – пьяно выдал казачок, с трудом попадая клинком в устье ножен.

Все же какая бы ни была у казаков вольница, тем не менее, пока атаман при должности, хоть та и выборная, власть его непререкаема. Как бы ни был пьян казак, а приказ атамана непременно выполнит. Или пошлет куда подальше, если так уж захочется лишиться головы. Воля старши́ны для казака закон, это уже в кровь въелось.

– Десятник, это мой казак, я заберу его.

– Не выйдет, атаман, – возразил десятник.

На него не произвели впечатления ни потуги пьяного ухаря, ни весь из себя видный атаман, ни шестеро казаков за его спиной. Плевать. Закон в Керчи один для всех. И писан он не казаками. Они тут только гости. Желанные, то так. Но кому понравится, когда даже самый дорогой гость начинает хамить в твоем доме.