В Бирюк - Понаехальцы

– Сесть. Рядом. Шапку надеть. Сопли подобрать. Говорить по делу. Ну, как тут?

Равнодушно разглядывая новоприбывших, я слушал сперва ноющий, но дальше всё более уверенный отчёт тиуна.

Лес на выбранной площадке уже сведён, раскорчёвка преимущественно закончена, селение отстроено наполовину. Первые трубы в соляной горизонт уже вбиты. Рассол можно брать самотёком — только заглушки сними. Полным ходом идёт кладка четырёх печей под привезённые из Боголюбова Николаем салги (большие котлы для варки соли). Поставлены первые бадьи. Оборудована первая (общая) пристань и начаты работы по второй (соляной), поставлены общинные амбары и амбары под готовый товар, вырыты дренажные канавы. Амбары надо крыть черепицей, всё есть, но не успевает по людям. Жильё есть, но мало. Заборов нет — нет времени. И тд., и тп.

Запас топлива маловат, но постоянно ловят деревья, которые несёт или в половодье снесла на берега и отмели Волга. Ниже селения целый завал на берегу. Команда инвалидов их ковыряет. Как со стройкой чуть раскидаются — начнут интенсивно колоть.

Я внимательно слушал, доброжелательно интересовался подробностями. Последний вопрос уже при прибежавшей снова звать меня, приплясывающей от нетерпения, Раде:

– Находники нынешние… Ты им сам дом свой отдал? — Правильно. Какое-нибудь безобразие в селение творили? Спать попадали? И впредь чтоб так было. Мирно.

В горнице в красном углу сидела княгиня. Рядом торчал Сигурд. И ещё куча народу. Служанки, четверо нурманов в бронях и с мечами, штатские в шубах и кафтанах, двое духовных в чёрном…

Что-то «Годунов» вспомнился:

Я не — царевич, мне — не стыдно, она — не полячка, унижаться — не собираюсь. А так — всё в точности.

Снова, уж в который раз, здешний этикет загадывал мне загадки. Как приветствовать эту женщину? Вдову убитого мною врага, княгиню, беглянку, «бесчестную жонку»…

Шапку долой, неглубокий поклон:

– Здрава будь Самборина Собеславовна. Хорошо ли добирались?

Титул — пропустил. Но — с отчеством. Нет кучи «завитушек» в словах, поклон… равного. Но не наглый. Не «честь» в полный профиль, но и не «бесчестие» с целью оскорбить.

Она напряжённо разглядывала меня в полутьме помещения.

– Так вот ты какой… Мужа моего погубитель. Зверь Лютый.

Сигурд нервничал и непрерывно жевал губы.

Княгиня оценивающе рассматривала меня. Вспомнилось, как когда-то в Киеве, так же, прицениваясь, смотрела на меня боярыня Степанида свет Слудовна. У меня в тот раз случилась… эрекция. Прям под светлы очи. Ну и потом… всякое чего. Я-то тогда думал, по глупости да незнанию, что у боярыни интерес ко мне… ниже пояса. «Вибратор самоходный». А оказалось-то… умственный интерес был.

Царь Соломон говорил:

«Что золотое кольцо в носу у свиньи, то женщина красивая и безрассудная».

Тут ветхозаветный случай? Так-то она ничего, миленькая… Бедняга Сигурд — с таким-то колечком…

Наши переглядывания обеспокоили Сигурда:

– Э… Господин воевода. При нашем расставании говорил ты, чтобы приходил я к тебе со своим людьми. В войско наняться. Вот, как и обещал.

И Сигурд кивнул в сторону вставших у стены нурманов.

– Здрав будь Сигурд. С приехалом. Помню я наши разговоры. Не расскажешь ли — что, к чему, сколько. И — почём.

Сигурд кивнул, начал, было, излагать, но я его остановил:

– Тесновато тут. Да и душновато. Пойдём-ка лучше на воздух. А то давай повеселимся — на лодочке моей покатаемся.

– Экая глупость — нурманского ярла лодочкой прельщать! Будто он лодеек не видывал!

Какой-то дядя бородатый из штатских не по делу влезает. Видать, не понравился я ему.

Гонорится? — Спешиваем.

– Бьюсь об заклад на ста гривнах, что такой — не видывал. По рукам?

Дядя ещё и не понял толком, как я хлопнул его по ладони, махнул рукой Сигурду и выскочил во двор.

Опять в казну копеечка. Вернусь — снова Николашку подколю.

Если вернусь.

Как-то мне… тревожно. Когда вокруг эти белесые каланчи с железом в руках — промеж себя негромко на своём… спроке спикают. В смысле: размовляют. Или правильнее — шпрехают?

Толпа повалила следом. Своих двоих на берегу оставил, Сухана с Салманом и Сигурда с парой его людей — на борт. «Ласточку» от мостков отпихнули, Дик поднял паруса.

Тут-то они и ахнули.

Пока швертбот стоит у берега — видна только ненормально длинная мачта да гики торчат. А вот когда паруса крыльями встали… Да когда она пошла по речной волне, уваливаясь под ветер…

У нурманов — глаза заблестели, сумрачное напряжённое выражение на лицах сменилось восторженными улыбками.

Парни — морские разбойники, пираты. С малолетства. Толк в «гудении мачты» — понимают.

Нурманы — совсем не русские бояре. Разбираются в снастях, в парусном вооружении, в обводах и конструкции корпуса. Они в этом жили. Годами, с детства. Они тоже, как Боголюбский, только значительно сильнее, дуреют от отсутствия рулевого весла. Но делают это сильно профессиональнее. Не взгляд любопытствующего пассажира со стороны — личная память. Память рук, спины. Память с младенчества, с песен, которые им пели в колыбели:

Им «руны волн» — как «отче наш» — «от зубов отскакивает». Они знают — «как должно быть». И, видя, что «как не должно» — есть, да ещё и работает… просто хмелеют от «невозможного», от новизны.

Улыбаются, переглядываются, даже — дышат иначе. Полнее, глубже. Глаза не прищурены — распахнуты. Пытаются сразу охватить всё, «съесть» взглядом. Когда лодочка поднимается на волне — и сами привстают, тянутся вверх.

Сживаются.

С корабликом, с волной, с ветром…

Я ещё ничего не сделал, не сказал, а эти парни — уже мне рады. Просто потому, что напомнил.

Об их детстве, о море, о ветре, о парусах.

О родном.

Мелочь, конечно. Ежели что — порубают меня в капусту ничтоже сумняшись. Но ежели — нет, то — воздержатся. С взаимной приязнью.

Первым очухался Сигурд:

– Кто построил тебе такое… такой корабль?

– Я, мои люди. Здесь, на Стрелке.

– Покажешь?

– Нет. Ты не принёс мне присягу.

Всё, восторг прикосновения к невиданному, к чуду — закончился. Пошла повседневная мерзость мелкой торговлишки. «Ловля блох» в сиюминутном понимании выгоды.

– Я готов наняться со своими людьми к тебе на службу.