Борис Батыршин - Крымская война. Соратники [litres]

А последняя – вот она, в аппарате импровизированного миноносца. Между прочим, первого в российском, да и в любом флоте этого мира! И ничего, что свои торпеды здесь пока не производят, – если бог даст выйти живым из этой атаки, он, старший лейтенант Краснопольский, постарается исправить это упущение.

Вторая волна – миноносец, шестнадцать «минных таранов», и девять брандеров, – достигла гавани, когда впереди уже вовсю кипел бой. Катера Красницкого добрались до английских кораблей, и в унисон взрывам шестовых мин лопались шрапнели – «Алмаз» обстреливал гавань на предельной дистанции беглым огнем. Тяжелые корабельные орудия пока молчали, англичане отвечали ружейной трескотней да редкими «бабахами» карронад. Впрочем, много ли надо крошечному катерку?

Миновав редеющую полосу дымовой завесы, «Аргонавт» оказался прямо напротив желанной цели – винтового линкора «Джеймс Уатт», одного из трех кораблей этого типа, имевшихся у англичан. Пять кабельтовых, тут и слепой не промахнется! Там не менее Краснопольский выждал еще секунд пятнадцать и только потом скомандовал: «Пли!» Пороховой заряд вытолкнул смертоносную сигару из трубы аппарата, и она пошла к цели, оставляя за собой дорожку из пузырьков пара и воздуха.

Парогазовая торпеда образца 1912 года (на флоте ее называли 45–12, по калибру в сантиметрах и году принятия на вооружение) могла доставить семипудовый груз взрывчатки на дистанцию в шестнадцать кабельтовых. Сейчас дистанция была вчетверо меньше, и самодвижущаяся мина никак не могла пройти мимо широченного борта линейного корабля. Она и не прошла: заряд тротила, способный проламывать броневые пояса дредноутов, в щепки разнес деревянный подводный борт, обшитый для защиты от обрастания медными листами. «Джеймс Уатт» повалился на бок, ночь огласилась воплями, люди горохом посыпались с борта в воду.

Краснопольский скомандовал: «Право на борт!», проводил взглядом гибнущий линкор и распорядился выдвигать шесты с минами. По сравнению с торпедой это, конечно, хлопушки, но в гавани Варны еще полно целей. Хватит на всех и еще останется.

Бухта Варны.

18 октября 1854 г.

Мичман Красницкий

– Атакуем с налету! – С правого борта в воду плюхнулась мина-крылатка и катер № 1 дал полный ход. Это была вторая их атака. Первая увенчалась полным успехом: жертва (английский винтовой фрегат) уже легла на борт и теперь погружалась во взбаламученные воды бухты. На это потрачены обе шестовые мины, хотя хватило бы и одной – Федя запоздало сообразил, что погорячился. Двойной взрыв отбросил суденышко, как удар хвоста Моби Дика отбрасывает китобойный вельбот. Все, кто был в катере, повалились с ног, нос захлестнул водяной вал, но дело было сделано. Дали задний ход, мичман, оглохший от взрывов, затряс за плечо рулевого, указывая ему на стоящий у самого входа в бухту большой колесный пароход. В темноте было видно, что из обеих его труб густо валит дым, подсвеченный снопами оранжевых искр, – на судне разводили пары.

– Правь на того! – крикнул Красницкий. – На отходе ударим, пока не опомнились и не снялись с мест!

Катера конструкции генерала Тизенгаузена, кроме шестовых мин, несли по одной крылатке. После утопления фрегата на катере № 1 осталось только это оружие, и мичман намеревался использовать его с наибольшей пользой.

С парохода пока не стреляли, но на палубе уже замелькали фонари, забегали люди. «Непременно надо его подорвать, – решил Федя, – катера будут выходить из атаки по дуге, как раз мимо пушек этого англичанина. Если их не заткнуть – картечью всех перебьет…»

Катер набирал ход. Из высокой трубы сыпало искрами, одна из них попала на лацкан сюртука и, тонко зашипев, погасла – сукно было насквозь пропитано водой. Высокая корма с изогнутой тускло-золоченой надписью «Retribution» надвигалась, оттуда навстречу катеру захлопали выстрелы. Пули с хрустом пробивали деревянные борта, глухо ударяли в мешки с песком, которыми был обложен паровой котел. Рулевой, взмахнув руками, повалился за борт, катер покатился влево, и Федя еле успел перехватить рукоятки штурвала.

– Смотри за буксиром! – заорал он. – Не утопи мину! Не дай бог, не получится атака!..

– Не волнуйтесь, вашбродь, – отозвался Семикозов, боцман с фрегата «Коварна», один из тех, кто вызвались охотниками на минные катера, – небось не оплошаю, в Николаеве вы нас известно чему учили без устали…

Катер № 1 огибал корму по широкой дуге. Мина удачно зашла под корму, осталось протащить ее подальше, под днище. Еще немного… Сверху бухнула карронада, и Федя инстинктивно вжал голову в плечи – над головой провизжала картечь. Но катер уже вошел в мертвую зону, и теперь стрелкам на палубе приходилось перегибаться через планширь, чтобы достать юркого врага.

Колеса парохода провернулись, подняв вал пены, и форштевень катера врезался в нее, как в снежный сугроб, Федя инстинктивно переложил руль, уходя от столкновения, а пароход уже полз вперед. «Сейчас наведут карронаду, – обмирая, подумал Федя. Второй раз так не повезет…»

Катер рыскнул и замер. Под кормой вырос бурун, натянувшийся буксирный трос дрожал струной, не пуская вперед. Катер потащило к английскому кораблю, расцвеченному в ночи вспышками ружейных и пушечных выстрелов. Федя, обмирая от недоброго предчувствия, кинулся к рубильнику, замыкающему цепь минного запала. Ничего. Он рвал на себя деревянную ручку – еще, еще, еще! Впустую.

– А что ж это такое! – плачущим голосом выкрикнул Федя. – Семикозов, что с крылаткой?

Трос лопнул, и мокрый конец хлестнул по людям, по борту. Катер прянул вперед, зарылся носом в воду.

– Она, вашбродь, в колесе евонном запуталась, – ответил Семикозов. – Конец и оборвался! Пропало дело, уходить надоть, а то постреляют, аки селезней!

Подтверждая слова боцмана, ухнула карронада, ее поддержали ружья. Проворачивая колеса, пароход удалялся прочь. Но это ненадолго – сейчас развернется и ударит форштевнем, подомнет, утопит…

По глазам ударил ослепительный мертвенно-белый свет, и Федя повалился на дно катера, на решетчатые пайолы, засыпанные угольной крошкой. Семикозов орал, размахивая руками, а Федя, обмерев от неожиданности, смотрел, как прожекторный луч уперся в борт парохода, пошарил туда-сюда и вдруг погас. Секунда, две, три, и вдруг все звуки утонули в чудовищном вибрирующем вое. Над головой, прямо к борту англичанина, подобно лучу марсианского треножника, о которых Федя читал еще гимназистом, протянулся светящийся шнур. Эффект был ужасен: куски дерева, слепящие высверки рикошетов полетели выше мачт, высокая труба разлетелась лохмотьями, кожух колеса смяло, будто японского бумажного журавлика в кулаке. Шестиствольная пушка «потомков», понял Федя. Да, это вам не револьверный «Гочкис», какие ему случалось видеть во время учебы в Морском корпусе. Те надо было приводить в действие, вращая массивную рукоятку, скорострельностью они намного уступали обычному «Максиму». Здесь же…