Елена Хаецкая - Вавилонские хроники

Он прибежал – руки мокрые, в мыле.

– В дверь звонят.

Мурзик открыл. Кто-то, не переступая порога, заговорил. Мурзик вполголоса ответил. Там поговорили еще. Мурзик ответил громче:

– Да не надо мне! Ну вас, в самом деле…

И захлопнул дверь.

– Мурзик! – капризничая, прокричал я с дивана. Когда он вошел и встал в дверях, спросил: – Кто приходил? Опять дворник? Ты что, снова мусор в окно вытряхивал? А? До помойки дойти лень? Смотри у меня…

– Да нет, – нехотя ответил Мурзик. И отвел глаза. Он был заметно смущен. – Это эти… из профсоюза.

– Из какого еще профсоюза?

– Ну, из профсоюза «Спартак», – пояснил Мурзик. – Это профсоюз такой рабский есть. Каждый месяц вноси в ихнюю кассу одну лепту. На выкуп, то есть. Когда подходит твой черед, тебя выкупают на профсоюзные деньги. Свободным, то есть, делают.

– Никогда не слышал.

– А зачем вам о таком слышать, господин? – удивился Мурзик. – Вы – человек благородный и знатный. Вам рабский профсоюз как, извините, не пришей кобыле хвост…

– Ну, – зловеще поинтересовался я, – и почему ты им сказал, что тебе не надо? Ты что, Мурзик, никак, на волю не хочешь?

– Так… а что мне на воле делать? На ту же шпалоукладку наниматься? В гробу я эту шпалоукладку видел… Лучше я за вами ходить буду. Всё в тепле да в ласке… Да и про этих, профсоюзных-то, про спартаковцев, на руднике знаете, что рассказывали?

Я улегся поудобнее. Мне было муторно и скучно. Так скучно, что даже мурзиковы каторжные россказни сгодятся.

Мурзик сбегал на кухню, выключил воду. Принес мне кофе. Хоть это делать научился – кофе варить. Впрочем, что тут уметь – ткни пальцем в кофеварку, а потом догадайся выключить ее, вот и вся наука.

Я взял кофе и начал пить. Как всегда, мой раб навалил полчашки сахару. Никак не может отделаться от привычки мгновенно пожирать без остатка сразу все, до чего только руки дотянулись.

– Ну вот, – начал Мурзик. – Был у нас такой забойщик во второй смене. Звали его Зверь-Силим. Прозвание у него такое было. Зверь. Этот Силим и рассказывал, как связался на свою голову со спартаковцами. Ну, как сегодня: явились и предлагают – вноси, мил-человек, по лепте в месяц. Кассу соберем. Через два года настанет твой черед, всем миром из рабства выкупим. Вызволим, значит. Чем профсоюз, мол, хорош? Все взносы одинаковые. А цены-то на рабов разные. Если на кого не хватает – из кассы добавят. И эта… юридическая поддержка… Ну, платит Селим, платит… Честно по лепте в месяц отдает…

– А где он деньги брал, твой Силим? – перебил я.

– А где придется, – пояснил мой раб. – Когда заработает по мелочи, а когда и сопрет… Ну вот. Проходит два года – профсоюзных ни слуху ни духу. Силим ждет-пождет, а их и не видать. Что такое? Стал искать. А их и нету. Сбежали. Утекли и кассу с собой унесли. Вот ведь… Силима вскоре после этого на воровстве поймали и продали. На наш рудник и продали. Вот дробит Силим камень, дробит, а сам мечтает, как спартаковцев этих повстречает и что он с ними сделает. А у него уж чахотка начиналась. Кровью харкать стал. Кровью харкает, бывало, всю породу заплюет, а сам ярится. И вот…

– Свари еще кофе, – перебил я.

Мурзик резво сбегал на кухню и вскоре вернулся с новой чашкой кофе. Я отпил два глотка.

– Забери. Не хочу больше.

Мурзик забрал у меня чашку. Глядел куда-то невидящими глазами. Вспоминал. Машинально отпил мой кофе.

– Ну вот, значит, а тут пригоняют как раз новый этап, человек десять, все свеженькие, толстенькие, кругленькие… В шахте оно как? Помашешь, значит, кайлом с полгодика – либо подыхаешь насовсем, либо жилистый такой делаешься. А эти еще гладкие были. Их кнутом ударишь – кровь пойдет. А у нас уж шкуры такие дубленые, что и кровь не проступает, бей не бей… Силим-Зверь лежит на отвалах, кашлем давится. И вдруг – аж глаза у него засветились. Узнал! А тот, профсоюзный-то, Силима не признал. Беспечально рядом плюхнулся. Поротую задницу потирает. Силим ему и говорит грозно так: «Помнишь меня?» Тот: «Чаво?» Силим поднялся. «А вот чаво!» И все припомнил. И про одну лепту в месяц, и про то, что через два года никто выкупать его не явился…

– И убил? – спросил я.

– А как же! – радостно подтвердил Мурзик. – В тот же день. В штольне. Взял за волосы и об стену голову ему разбил. Тот сперва орал, потом мычал, а после и мычать перестал. Обоссался и кровью изошел…

– А Силим?

– Зверь-то? Недолго после того прожил. Помер у меня на руках. Хороший был человек, – с чувством проговорил Мурзик. – Перед смертью всё улыбался. Не зря, говорил, жизнь прошла, не зря…

Когда наутро я пришел на работу, в офисе висела большая стенгазета «РУПОР ЭНКИДУ-ПРО». Иська, небось, часа два пыхтел над этим убожеством. И не лень же было…

На самом видном месте стенгазеты красовалась моя фотография. Под фотографией было написано черным маркером:

«ПОЗОР ПЬЯНИЦЕ И ПРОГУЛЬЩИКУ ДАЯНУ! Может ли алкоголик и рабовладелец быть прорицателем? Вот вопрос, который волнует вавилонскую общественность! Ибо налогоплательщику вовсе не безразлично, чья именно жопа овевается ветрами перемен. И если это жопа человека слабых моральных устоев, то…»

Я не успел дочитать. Вошел Ицхак. На локте у него сонно висла костлявая девица из Парапсихологического Института.

– А! – торжествующе возопил Ицхак. – Читаешь?

– Слушай, Изя… – начал я угрожающе. – Если ты думаешь, что…

Тут во мне проснулся астральный воин. Я налился бешенством и заморгал.

– Арргх! – сказал Ицхак. – Лгхама!

– Не лгхама, а л'гхама, деревня! – поправил я.

Девица подняла голову и слепо поглядела на меня сквозь очки.

– Ладно, не обижайся. – Ицхак освободился от девицы и подошел ко мне. – Хочешь, я сниму? Я просто так повесил, ради шутки.

– Сними, – проворчал я, чувствуя, что не могу долго на него злиться. Есть в Ицхаке что-то такое – способное растопить любой лед. То ли искренность, то ли ушлость…

Он залез на диван в ботинках и снял.

– Забери. Можешь сжечь.

– Уж конечно сожгу, – обещал я.

– Кстати… – начал Ицхак, спрыгивая на пол и отдавая мне ватманский лист. На лоснящемся черном диване остались отпечатки подошв.

Я забрал «стенгазету» и свернул ее в тугую трубку. Ицхак тем временем шарил у себя по карманам и наконец извлек очень мятую газетку. Она имела устрашающее сходство с той, что присватала мне матушка.

– Прочти, – сказал Ицхак.

Я развернул листок, расправил его и послушно забубнил вслух.

– «Прямой обман масс, который принято именовать научным словом «прогнозирование», предназначенным сбивать с толку малообразованный класс трудящихся, из которого кровопийцы-эксплоататоры-рабовладельцы высосали всю кровь до последней капли крови…»

– Ты что вслух читаешь, как малограмотный? – удивился Ицхак.