Геннадий Марченко - Покорение Америки [СИ]

Нарком извлёк из портфеля журнал "Тайм", развернул посередине и положил перед Вождём. Рядом с журналом лёг отпечатанный на машинке лист бумаги. И тут же — небольшое фото из личного дела зэка Ефима Николаевича Сорокина. Сталин с нескрываемым интересом сравнивал журнальное фото Бёрда и уже знакомое изображение Сорокина. Затем внимательно прочитал машинописный текст, и поднял на Берию глаза:

— Выходит, этот Фил Бёрд и есть наш Сорокин?

— Не могу пока утверждать со 100-процентной уверенностью, что это именно объект Сорока, как он проходит по секретным документам, но вероятность этого весьма велика. Можно предположить, что имя он изменил на английский манер, а фамилия переводится как "птица". Правда, как мне подсказали опять же знающие люди, Ефим логичнее перевести как Джефф, это от имени Филипп сокращённо по-английски будет звучать Фил. Наверное, Сорока не очень большой полиглот, хотя, как мне доложили, разговаривает на английском практически без акцента. А может, просто хотел запутать следы.

— Выходит, это у него не слишком получилось…

— А может быть, и не слишком пытался, иначе с чего бы подался в режиссёры, да ещё давал интервью популярному американскому журналу.

— А что-то ещё по нему узнали?

— Пока не очень много. Мои люди в Нью-Йорке сейчас над этим работают, установили за объектом скрытое наблюдение. Естественно, они не знают всей правды. О том, кто такой Сорока на самом деле, знает весьма ограниченный круг лиц, — поспешил заверить шефа Берия. — Если же суммировать имеющиеся у нас сведения, можно сказать, что объект Сорока практически постоянно проживает в Нью-Йорке, в отеле "Грэмерси-парк". Номер не из дешёвых, но Сорока может себе позволить, у него теперь связи в Голливуде, со студией братьев Уорнеров. Не думал, что наш путешественник во времени такой хороший сценарист и режиссёр.

— Талантливый человек талантлив во всём, — усмехнулся в густые усы Сталин. — Никому он случайно там не разболтал, кто есть на самом деле?

— Достоверно не знаю, у нас было слишком мало времени, чтобы его прощупать. Но я так думаю, что если бы он пошёл на откровения с местными властями или спецслужбами, то не разгуливал бы так просто по Нью-Йорку. Один раз обжёгся…

— Да, нехорошо получилось, но Ежов и Фриновский за это уже поплатились.

Снова вспомнился ночной кошмар, и Сталин непроизвольно вздрогнул.

— Так что, попробуем выкрасть? — осторожно предложил Берия.

Иосиф Виссарионович наконец зажёг папиросу, сделал глубокую затяжку и выпустил через ноздри густую струю дыма.

— Не нужно спешить, Лаврентий. Мы уже знаем, как этот товарищ умудряется выпутываться из расставленных на него силков. Если в этот раз спугнём — его следы могут запутаться окончательно. Спрячется в какой-нибудь Бразилии, и ищи его там. Да и что нового он нам может сказать? Я думаю, всё подробно изложено в протоколах допросов, больше мы из него вряд ли выжмем. Человек через многое прошёл, сейчас имеет право пожить для себя. Да-да, а ты думал, у меня нет сердца? Пусть немного расслабится. Хотя снимать хорошие фильмы мог бы и в Советском Союзе… Не такие, конечно, как этот, — поправился Сталин, ткнув жёлтым ногтём в журнал. — Нам бы комедий побольше, чтобы в это нелёгкое время жизнь казалась лучше и веселей. Как, например, "Волга-Волга"… В общем, пускай там твои люди приглядывают за ним, но на рожон не лезут. Спугнут — накажем сурово. Может, в будущем этот… Сорока ещё и пригодится, я подумаю над этим вопросом. Ты, Лаврентий, тоже подумай. И знаешь что… Если вдруг возникнет подозрение, что Сорока собирается идти на сотрудничество с американскими властями или, того хуже, с агентурой фашистской Германии — разрешаю объект ликвидировать. Понял?

— Понял, товарищ Сталин! — подобрался Берия, а глаза из-под круглых линз хищно блеснули. — Я могу идти?

— Ступай. А журнал оставь, я его ещё на досуге полистаю.

Закрыв снаружи дверь кабинета и кивнув порученцу, подавшему ему плащ, нарком вышел во двор, где его поджидал лимузин.

— Куда, товарищ Берия? — спросил водитель и он же телохранитель Саркисов. — Домой, на Малую Никитскую?

— Нет, едем на Лубянку. Нужно решить кое-какие дела. Я там задержусь часа на два-три, а ты позвони в "Арагви". Предупреди Стажадзе, что я вечером буду. Пусть всё подготовит как обычно.

По пути, глядя на проплывающие мимо деревья и редкие дома, Лаврентий Павлович думал о поручении Сталина.

"Наверное, неспроста Коба обмолвился о том, что в случае возникновения проблемы с объектом Сорока тот подлежит ликвидации, — размышлял нарком. — Может быть, и не стоит ждать, пока эти проблемы появятся, стоит проявить инициативу самому? Во всяком случае, надо это дело как следует обмозговать".

В следующие дни я, если мне случалось куда-то отлучаться из отеля, неизменно замечал за собой слежку, причём однажды снова это был тот же тип с газетой. Судя по всему, меня вели несколько человек. Кто они, чьи интересы представляют — я по-прежнему не имел ни малейшего понятия, и это меня здорово нервировало.

Видимо, придётся действовать жёсткими методами. Какими? Ну, например, такими же, какие я применил по отношению к бедолаге Гарри Лонгмэну. Терять мне нечего, я уже столько раз ходит под смертью, что считал её своей подругой. Жаль только, в случае негативного развития событий могу не увидеть сына, которому настоящая мать и приёмный отец дали имя Люк. Что ж, не самое плохое имя. А если по настоящему отцу — Люк Сорокин! Уж всяко лучше, чем Люк Гейбл.

Кэрол Ломбард родила точно в срок, не знаю уж, что она там наплела мужу про недоношенного или переношенного младенца. Видел в газете фото её и Гейбла с запелёнатым свёртком в руках на крыльце клиники в Лос-Анджелесе, вроде бы они сразу умотали на своё ранчо. Вот бы и мне туда наведаться, хоть одним глазком взглянуть на наследника.

Но пока в моих ближайших планах стояло выяснение ситуации с топтунами. Впрочем, с этим пока пришлось повременить. Назревала официальная премьера моего режиссёрского фильма "Месть подаётся холодной", причём, поскольку практически всё действо картины проходит в Нью-Йорке, то и премьерный показ должен был состояться в этом мегаполисе. А именно в помпезном кинотеатре "Shore Theatre", впервые распахнувшим свои двери в 1925 году и представлявшим собой поистине роскошное зрелище. Это я знал пока с чужих слов, но вскоре мне предстояло лично убедиться в грандиозности кинотеатра.

— Фил, ваше присутствие на мероприятии, надеюсь — вопрос решённый? — предварительно поинтересовался по телефону Адам Миллер. — Тем более что вам никуда лететь не надо, мы сами приедем к вам. И кстати, на премьере ожидаются большие люди. Наверняка они захотят с вами познакомиться лично.