Александр Прост - Смерть цвета бейсик

— Еще тут для тебя. Мало ли, — он сунул мне несколько пачек разносортных купюр, перехваченных вместе.

Мне пожелали удачи. Панель поставили на место, заскрипели болты, вставая на место. Я потушил свет и растянулся, левая нога упиралась в пластик биотуалета. Сознание балансировало на грани сна, несся поток воспоминаний. Удары приклада отдачей в плечо, татуировки, мерзкая рожица генерала Кеши… Миша. Миша! Я же не спросил о Мише! Я сел, но гулкие шаги уже затихли. С металлическим грохотом подъехал погрузчик, тяжело опустил поддон и дал задний ход, разразившись предупредительными гудками. Было слишком поздно, и, что бы я ни узнал, от меня все равно уже ничего не зависело.

Когда я проснулся, было темно. Только три узких и тусклых полоски резали темноту надо мной. Еще три, гораздо ярче, зажглись и медленно поползли от меня и вверх, разгораясь и удлиняясь, потом вдруг разом исчезли. Постепенно я вспомнил арест, все случившееся, вспомнил, что я в грузовике. Бегающие полоски были просто светом встречных фар, пробивавшимся сквозь вентиляционную решетку.

Я вспомнил длинные и узкие светильники над Мишиной кроваткой. После Бориной гибели он начал бояться темноты, кошмары, иногда писался по ночам. Считалось, что мальчик тяжело переживает гибель отца. Я никогда не спорил, но вообще-то Боря уделял сыну не слишком много времени. Ненормальная атмосфера, окружавшая Мишу, выглядела причиной намного серьезней. Катя впадала вдруг в истерики, не отставала и Софья Олеговна. В тот период они сблизились как никогда, что не мешало им ругаться в клочья, тоже как никогда, даже и при ребенке. Они вместе выпивали каждый день и напивались через день. Дядя Миша старался пореже бывать дома, зарывшись в работу. Ну, еще в двух сисятстых сестренок-ватерполисток… или синхронисток? В общем, с трудом переносил домашнюю атмосферу, напоминающую роман Достоевского. Предпочитал что-то здоровое и спортивное.

Я тогда приделал светильники и реостатный выключатель, до которого он мог дотянуться, лежа в кровати. Мы каждый вечер договаривались, на каком делении оставим свет этой ночью, и постепенно убавляли, пока однажды не выключили полностью. В тот момент я считал и, как мне и теперь кажется, довольно искренне, что с Катей у нас уже ничего получиться не может. Жалко просто было мальчишку, ну и дурацкое чувство вины: я ведь вернулся.

В картонной коробке, кроме нарезок, консервов и упаковок, нашлась сносная аптечка. С трудом открыв бутылочку — ножа у меня не было, я проглотил пригоршню обезболивающего и упал обратно.

Когда я очнулся в следующий раз, темнота была не такой уж густой, даже при выключенной лампе. Похоже, опять настал день. Сквозь вентиляционную решетку довольно громко играла музыка, неожиданно, латиноамериканская. Есть хотелось отчаянно, и я принялся за завтрак. Выбирать приходилось по оригинальному принципу: продукт должен быть достаточно мягким, чтобы прожевать без болевого шока, а упаковка поддаваться голым рукам.

Покончив с едой, я зарылся в коробку в поисках духовной пищи. Первым делом мне попался складной перочинный нож, а следом — запечатанный пластиковый цилиндр с планшетом. Планшет, если я правильно понял, был оформлен на мексиканскую компанию. С голландского я с годами научился переключать мгновенно, а с испанским пришлось повозиться.

Отечественные телеканалы и информационные агентства, конечно, не упоминали ни меня, ни Мишу. В их мире не существовало ни нас, ни Сандерса, ни громкого теракта, а только смутное «возмутительное и варварское преступление, бесплодная попытка расшатать ситуацию и вызвать панику». Подробности приводились скупо и размыто, без имен. Основной темой дня был торжественный парад, посвященный десятилетию вступления в НАТО. Второй по значимости новостью шел традиционный «большой прогресс на пути к безвизовому обмену». Серьезные мужчины обещали без тени стыда, словно впервые, принятие «дорожной карты» уже до конца года.

На Западе много говорили и писали о Сандерсе. На бесконечных фотографиях и видео он удил рыбу, играл в теннис, метал с кафедры внешнеполитические молнии, улыбаясь, вел дочь к алтарю. В общем, с придыханием рассказывали о любящем отце, сыне и муже, преданном патриоте, посвятившем жизнь стране и миру, мечтавшем сделать их лучше. Какие-то олухи с важным видом рассуждали о нашей внутренней ситуации, не понимая в ней ровным образом ничего. Меня упоминали скупо, обычно несколькими словами, но с противоположных позиций. Примерно половина называла меня доказательством глубоких реформ в российском обществе вообще и в судопроизводстве в частности, другая половина, наоборот, указывала на мое освобождение как на признак глубокой коррумпированности.

В эмигрантской прессе и в русскоязычных редакциях индийских и китайских каналов Мишу не упоминали, иногда говорили про дядю Мишу, намного чаще про меня, но героем дня блистал судья Васильев. Я нашел его интервью, данное всего часа два назад «Свободной России».

— Сегодня в нашей телестудии в Мумбаи в прямом эфире необычный гость, судья Адмиралтейского суда города Санкт-Петербурга, Владимир Сулейманович Васильев. Или правильнее сказать бывший судья?

Ведущий сидел на фоне небоскребов делового центра. Неопытному человеку могло показаться, будто это окно, но этим голодранцам аренда в мумбайском сити была, конечно, не по карману. Наверняка они сидели в какой-нибудь грязной конуре на дальней окраине, а небоскребы пририсовывали. Журналисту было за шестьдесят, но одет он был на семнадцать, по последней молодежной моде, Васильев, напротив, предпочел строгий костюм с однотонным галстуком.

— Добрый вечер. Ну, официально я остаюсь пока действующим судьей.

— Расскажите телезрителям, что привело вас в наш прекрасный город.

— Как, может быть, многим уже известно, несколько дней назад я вел слушание по избранию меры пресечения для Николая Каткова. Он обвиняется в террористическом акте, приведшем к гибели заместителя государственного секретаря США. Я принял решение освободить его из-под стражи, в связи, говоря прямо, со смехотворностью обвинений. После этого мне начали поступать предупреждения и прямые угрозы, стало очевидно, что я в самое ближайшее время сам окажусь за решеткой.

— Такая реакция стала для вас неожиданностью?

— Честно говоря, не совсем.

— Вас предупреждали, какого решения от вас ждут?

— Напрямую, нет. Видите ли… Нынешняя судейская система в России имеет сильный уклон в сторону обвинения. Тем более когда следствие ведет Антитеррористический комитет, тем более в таком громком деле.

— То есть подразумевается как само собой разумеющееся, что суд поддержит любые требования обвинения?