Макс Мин - Поддельный шотландец. Дилогия (СИ)

-- Ого, -- сказал стряпчий, когда я закончил свой рассказ, -- да это целая эпическая поэма, прямо современная "Одиссея". Вам следует передать её на латинском языке, когда знания ваши будут пополнены, или, если вы предпочтете, на английском, хотя я лично выбрал бы латинский, как более выразительный язык. Вы много попутешествовали. Какой только приход в Шотландии не видел вас? Кроме того, вы выказали странную способность вечно попадать в ложное положение и в то же время, в общем, вести себя достойным образом. Мистер Томсон мне представляется джентльменом, обладающим некоторыми прекрасными качествами, хотя он, пожалуй, находит слишком большое удовольствие в кровопролитии. Однако, несмотря на его достоинства, мне было бы приятнее, если б он просолился в Северном море, так как такой человек, мистер Бэлфур, может причинить нам большие затруднения. Но вы, разумеется, поступите справедливо, оставаясь верным ему: он в своё время был верен вам. It comes -- можно сказать -- он был вам верным товарищем, не менее paribus curis vestigia figit, потому что иначе вы должны были бы оба болтаться на виселице. Ну, к счастью, эти опасные дни миновали, и я думаю, рассуждая по-человечески, что близится конец ваших бедствий. А теперь вам бы не помешало привести себя в порядок с дороги и присоединится ко мне за обедом. Там мы и продолжим наш дальнейший разговор.

Я как мог привел себя в порядок, умывшись и почистив предложенной щёткой куртку со штанами. Когда я был готов, мистер Ранкилер встретил меня на лестнице, поздравил и опять повел в кабинет, где уже был накрыт обед на двоих. Слегка удалив первый голод, он продолжил разговор.

-- Так вот, мистер Дэвид, -- сказал он. -- Вас, вероятно, удивляли отношения, сложившиеся между вашим отцом и дядей. Это действительно странная история, которую я с трудом могу объяснить вам. Потому что, -- прибавил он с явным смущением, -- всему этому причиной была любовь.

-- По правде сказать, -- заметил я, -- мои понятия об этом чувстве как-то плохо вяжутся у меня с представлениями о моём дяде.

-- Но ваш дядя, мистер Дэвид, тоже был когда-то молод, -- возразил стряпчий, -- и, что, наверняка, ещё больше удивит вас, он был довольно красив и изящен. Люди выглядывали из дверей, чтобы посмотреть на него, когда он проезжал мимо них на своём горячем коне. Я сам наблюдал это, и, признаюсь откровенно, не без зависти, потому что я был от роду некрасивым малым, а в те времена мне это было ещё достаточно важно.

-- Мне кажется, что это какой-то невероятный сон, -- заметил я.

-- Да, да, -- ответил стряпчий, -- так всегда бывает между молодым и старым поколениями. Но и это ещё не всё: ваш дядя был с детства умён и многое обещал в будущем. В тысяча семьсот пятнадцатом году он вздумал было отправиться на помощь мятежникам, но ваш отец последовал за ним, нашел его пьяным в канаве и привёз обратно на потеху всего графства. И вот пришло время когда оба юноши рода Бэлфуров влюбились, причём в одну и ту же леди. Мистер Эбэнезер, которым все восторгались, которого любили и баловали, был совершенно уверен в своей любовной победе, а когда наконец увидел, что ошибся, то совсем потерял рассудок. Вся округа знала об этом: он то лежал больной дома среди рыдавших родных, склонившихся над его постелью, то ездил пьянствовать с одного постоялого двора на другой, рассказывая о своём несчастии каждому встречному-поперечному. Ваш отец, мистер Дэвид, был добрый джентльмен, но очень, очень слабохарактерный. Он всячески потакал глупости своего брата и, наконец, с вашего позволения, решил отказаться от выбравшей его леди. Но она была не столь глупа -- вы, верно, от неё унаследовали здравый смысл -- и не согласилась выйти за нелюбимого. Оба на коленях ползали перед ней, и наконец она обоим указала на дверь. Это произошло в августе... Боже мой, я в тот год вернулся из колледжа! Сцена, должно быть, была чрезвычайно смешная.

Я сам подумал, что это была ужасно глупая история, но не мог забыть, что в ней участвовал мой биологический отец.

-- Вероятно, сэр, в этой истории была и трагическая сторона, -- сказал я.

-- Нет, сэр, её вовсе не было, -- отвечал нотариус. -- В трагедии предполагается какая-нибудь веская причина для спора, какое-нибудь dignus vindice nodus, а в этой пьесе завязкой служила блажь молодого избалованного болвана, которого просто следовало бы покрепче связать и хорошенько выпороть ремнём. Но не так думал ваш отец. И дело кончилось тем, что после бесконечных уступок с его стороны и самых разнообразных сентиментальных и эгоистических выходок вашего дяди они заключили нечто вроде сделки, от последствий которой вам пришлось недавно пострадать. Один из братьев взял леди, а другой -- поместье, на которое по правилам наследования претендовать никак не мог. Это глупое донкихотство вашего отца, несправедливое само по себе, повлекло за собой длинный ряд несправедливостей. Ваш отец и мать жили и умерли бедными, вас воспитали в бедности, и в то же время какие тяжелые годы переживали арендаторы Шоса! И что пережил сам мистер Эбэнезер, мог бы я прибавить, если бы это меня хоть сколько интересовало!

-- Во всем этом самое странное то, -- сказал я, -- что характер человека мог так сильно измениться под влиянием внешних обстоятельств.

-- Верно, -- сказал мистер Ранкилер. -- Но мне это кажется довольно естественным. Не мог же он не понять, что сыграл в этом деле очень некрасивую роль. Люди, знавшие эту историю, тут же отвернулись от него.

-- Хорошо, сэр, -- сказал я, -- это всё понятно, но какое именно отношение имеет ко мне?

-- Поместье несомненно принадлежит вам, -- отвечал стряпчий. -- Тем более, что ваш дядя умер не оставив потомства и претендовать на него более некому. Все бумаги находятся у меня, так что уже в ближайшее время вы сможете вступить в свои права.

Я удовлетворённо кивнул на это уверенное замечание стряпчего.

-- Вы можете рассказать мне, как именно умер мой дядя? -- спросил я.

-- Да, конечно, -- ответил мистер Ранкилер. -- Рано утром третьего августа его видел пастух, гонящий утром стадо на выгон, он увидел вашего дядю бегущим в сторону города. Тот был так возбуждён, что производил впечатление буйно помешанного. Бормоча "Я разорён", "меня ограбили" и "всё пропало" он изо всех сил мчался в гору, одетый по-домашнему, в шлёпанцах и ночном колпаке. Там, на вершине холма, его и нашли мёртвым два часа спустя идущие в поле испольщики -- к этому времени его тело уже успело закоченеть. Констебль распорядился отнести покойного к доктору, который подтвердил, что смерть наступила от естественных причин, у старого джентльмена просто отказало сердце.

Я печально кивнул. Всё было ясно -- старый скряга видимо в тот злополучный день решил проверить свои тайники и обнаружил их все абсолютно пустыми. Что же, нельзя сказать, чтобы я не предполагал заранее подобного исхода выгребая из них золото. И нельзя сказать, будто подобное развитие событий меня особо расстраивало, мстить ведь дяде мне было не за что, я заранее знал на что иду.