Александр Санфиров - Личный лекарь Грозного царя

Детство Никиты прошло на небогатом подворье отца. Денег тот на службе практически не получал, поэтому основной его заработок был в написании челобитных. Никита по вечерам часто сидел и наблюдал, как отец при неярком свете восковых свечей пишет челобитные и сразу по окончании работы тщательно гасит свечи, сберегая их для следующего раза.

Каково же было удивление дьяка, когда, вернувшись однажды домой, он обнаружил в нехитрых игрушках сына кусок дрянного пергамента, на котором была переписана его последняя челобитная, притом без единой ошибки.

– Ты, что ли, это написал, Никитка? – удивленно спросил он шестилетнего сына.

Тот испуганно посмотрел на него:

– Тятя, мне мамка разрешила этот кусочек пергама взять, не виноват я.

– Дурачок, я же не ругаюсь, неужели у тебя в таком возрасте рука такая верная? Ну-ка садись за стол, поглядим, как ты это делаешь.

Мальчик с трудом взгромоздился на лавку и, взяв в руки перо, спросил:

– Тятя, а что писать-то нужно?

Акинф выложил перед сыном свиток, ткнул в него пальцем, перемазанным в чернилах, и сказал:

– Ну давай, вот с этого места и начинай.

Сын обмакнул перо в чернильницу и, высунув от усердия кончик языка, начал медленно выписывать буквы. Через полчаса он закончил небольшой текст, который ему был задан.

– Прочитать-то хоть сможешь, что написал? – с усмешкой спросил отец.

Никита посмотрел на отца и сказал:

– Не, тятя, я вот только эту буковицу знаю, как назвать, и эту, а как их складывать в слова – не понимаю.

– Эх, была не была, – махнул рукой взволнованный дьяк, – начну тебя учить грамоте, помощник будешь, а то все думал, что пропадешь ты без нас, увечный.

Прошло несколько лет, Никита выучился читать, и сейчас обязанность писания челобитных и других бумаг лежала на нем.

Калеке, который мог передвигаться только с помощью костыля, трудно было войти в компанию мальчишек, игравших в «чижа» или салочки, скакавших по сараям и заборам, поэтому он проводил свое время в чтении немногих книг, которые мог принести отец. Конечно, это были только единичные церковные книги, которые дьяк под разными предлогами выпрашивал у владельцев. Но однажды Никите была принесена церковная книга, в середине которой была большая вставка, составленная неизвестным автором, в которой была масса рецептов трав, наговоров и прочего. Если бы сам Акинф удосужился просмотреть, что за книгу несет в дом, то, скорее всего, сжег бы ее сразу по приходе. Но ему и в голову не пришло, что за такую книгу можно попасть на костер. На Никиту эта книга произвела неизгладимое впечатление. Читая ее, он представлял, как вырастет и сможет вылечить свою ногу и стать воином царя, а не как сейчас – жалким хромцом. Он начал собирать травы, про которые было написано в книге, но так как описания их практически не было, его затея не увенчалась успехом.

Но мысль стать лекарем въелась в его голову намертво. Вскоре об этом узнала вся семья. Широкий кожаный ремень неоднократно гулял по его тощей заднице, но то ли отцу было жалко в полную силу лупить своего единственного болезного сына, то ли пересилило упрямство Никиты, но выбить такие мысли из него не удалось. Поэтому когда Акинф узнал о том, что в Москве появится лекарская школа, он пал в ноги боярину Щепотневу и слезно просил взять его увечного сына, бить нещадно, но выучить на лекаря. Боярин уважил просьбу дьяка, и тот, однажды придя домой, сказал:

– Ну, мать, собирай нашего отрока, будет он отныне учиться в школе лекарской у самого царского лекаря боярина Щепотнева.

Растерянная жена зарыдала в голос.

– Дура, чего кричишь! – рявкнул на нее муж. – Замолкни, старая, твоему сыну честь великую оказали, а ты воешь тут! Сейчас тумаков получишь у меня! Давай лучше подумай, что собрать на учебу надо. Будет он учиться на государевом коште, так что хоть приданое нашим двум девкам толстозадым сможем дособирать.

На следующий день под плач матери и сестер Никита вышел со двора в сопровождении отца. Соседи, такие же дьяки, селившиеся издавна в этом посаде, с шуточками-прибауточками провожали их до конца улицы. Идти долго не пришлось: вскоре перед ними за невысокими заборами и рублеными домами открылось здание Сретенского монастыря.

Никита ожидал, что они зайдут через широкие главные ворота, открытые настежь. Но отец повел его дальше, вдоль высокой кирпичной стены, до гораздо меньших по размеру ворот. Там он постучал тяжелым металлическим кольцом по дубовым доскам, из открывшегося небольшого окошка немедленно высунулась широкая монашеская ряха.

Увидев перед собой царского дьяка, физиономия монаха приняла приветливое выражение.

– Что, сына привел в ученичество? – спросил он.

– Да вот, – поддержал диалог дьяк, – вишь, попросил я боярина Щепотнева взять сынка моего Никитку в учебу, так он по-свойски вошел в мое положение и взялся учить недотепу моего.

– Так ты чего, знакомство водишь со Щепотневым?

– Ну не так чтобы знакомство, но он меня примечает, – с гордым видом ответил Акинф.

Раздался звук отпираемого засова, узкая, окованная железом дверь в воротах открылась, и отец с сыном прошли во двор.

Сам двор был отделен от территории остального монастыря невысоким забором, за которым, впрочем, ничего не было видно. Двухэтажное здание школы было пристроено вплотную к основному зданию монастыря со стороны монашеских келий. Акинф, открыв рот, смотрел на огромные стекла, вставленные в оконные переплеты.

– Свят, свят, боже сохрани, – шептал он, – такое чудо увидел, этаких окон у царя нету.

Стекла на самом деле были не особо и большими, но для глаза дьяка, привыкшего к маленьким круглым полупрозрачным стеклам дворца, они были великолепны.

Монах, стоявший рядом с ними, усмехнулся:

– Хорошо, что ты внутрь не попадешь, а то, может, и умом повредился бы, на такую лепоту глядя.

– Так что, я не могу посмотреть, как сын здесь устроится?

– А зачем тебе смотреть, здесь тебе не поруб, на охапке соломы не спят. Боярин нашему архимандриту разгуляться не дает. А тот бы действительно посадил всех школяров на хлеб и воду, чтобы вели себя пристойно, как в монастыре полагается. А то всего три дня как заселяться начали, а проказ немерено устроили. Вот вчерась уже особо шустрые розог на конюшне получили.

Дьяк одобрительно закивал:

– Вот это правильно, недаром говорят: если через голову не доходит, розгами по заднице быстрее дойдет.

Тут они оба начали с пылом обсуждать, каким образом вымачивать розги, чтобы они сохраняли свои качества и выполняли свою функцию с большим толком. От таких разговоров у Никиты даже заныли ягодицы, неоднократно пробовавшие «березовой каши». Но на его счастье, из дверей школы вышел молодой парень, одетый в самый странный наряд, который когда-либо видел Никита.