Александр Санфиров - Личный лекарь Грозного царя

– Кого я вижу! Хромой Никитка, будет тебе битка!

Но тут же скривился и уже осторожно доковылял до топчана и медленно уселся на него.

Его спутник, высокий здоровенный парень, гулким басом сказал:

– Семка, как тебе не совестно, побойся Бога, ты вчерашнего дня столько розог получил, всю спину конюх исполосовал, а тебе все неймется. Ты хоть помнишь, что про драки и обзывки Сергей Аникитович говорил?

– Да помню я все, – отмахнулся Семен и, повернувшись к Никите, произнес: – Никита, Христа ради прости меня, грешного, я тут за седмицу уже второй раз на розги попадаю, и все из-за языка своего. Вот и сейчас не удержался. Очень ты уж ловко последний раз мне кулаком под глаз заехал, потом дома братовья проходу не давали, все просили – похвастай, Семка, как хромой тебе глаз подбил.

Мишка захохотал:

– Так что, Никита, ты действительно ему глаз подбил?

– Да было дело, – нехотя ответил тот. – Может, не будем про драки боле говорить, лучше объясните – что за штуки у вас в руках?

Пока Семен со вздохами устраивался на топчане, Мишка положил на стол грубую кожаную папку и вытащил из нее две тонкие книжицы.

– Это называется «папка для книжиц». И для тетрадей наших, в которые мы будем записывать все, что нам будут говорить. – Тут он хихикнул: – Только это будет на морковкино заговенье, потому как, окромя нас троих, никто ни читать, ни писать не может. – Но тут же стал серьезным, сообщил: – Однако и мы напрасно обрадовались: писать-то сейчас надо будет другими буквами, Сергий Аникитович сказал, что это будет наш особый язык – лекарский, чтобы мы все, что нового узнавать будем, по-новому и записывали. Вот и книжицы по две нам выдали на каждую келью: одна – «букварь», вторая – «арифметика» называется, но мы по-простому, как раньше, ее «цифирью» называем. Они здесь, в печатне монастырской напечатаны, специально для учебы нашей.

– Сколько же денег государь наш в это дело вложил… – вслух высказал свои мысли Никита.

– Это так, мы тут уже не раз об этом говорили, два десятка новиков на государев кошт взято, – со своего топчана сказал Семен. – Мой батюшка дома говорил, что государь советы своего лекаря во многом исполняет. Насмотрелся он милостей Иоанна Васильевича к боярину и восхотел, чтобы и я лекарем стал, все говорил, что ежели знатным лекарем выучусь – без копейки не останусь.

Никита молча слушал похвальбу Семена – он в своих мечтах никогда не заходил так высоко, ему просто хотелось лечить больных людей, так же страдающих, как и он. Ведь в глубине души он надеялся, что царский лекарь приметит его за усердие и, как сегодня сказал Георгий, вылечит его недуг.

В коридоре послышались шаги, Мишка Протвин встал, Семен тоже с кряхтеньем поднялся с топчана.

– Ну вот и вечерня скоро, давай тоже собирайся с нами. Отстоим вечерню с монахами, а потом – трапеза, а пожрать уже сейчас охота.

Никита протянул голодающему оставшийся пирог с кашей, тот, поломавшись для виду, в два укуса проглотил предложенную еду, и они вышли в коридор и вместе с другими учениками отправились на вечерню.

Когда троица вернулась к себе в келью, уже стемнело, и там почти ничего не было видно.

– Ну вот, – огорченно протянул Семка, – опять в темнотище будем сидеть. А учитель обещал, что через три дня нам лампы разрешат зажигать.

И почти сразу после его слов в келью без стука зашли два монаха. Первый, шедший с озабоченным лицом, держал в руке подсвечник с горящей толстой сальной свечкой. Это был келарь монастыря, а за ним небольшой тщедушный монашек нес корзину со стружками.

С ворчанием келарь поставил подсвечник на стол и обратился к ребятам:

– Сейчас, отроки, я вас научу, как лампу разжигать, смотрите внимательно.

Он взял лампу, стоявшую на столе, и вытащил из ее корпуса протягивающее устройство вместе с фитилем.

– Вот видите, сюда будете заливать эту жидкость, керосин называется, вот вам бутылка, это на седмицу, ежели керосин будет быстрее уходить – мало вам не покажется. Теперь смотрите дальше.

Он зажег от свечки фитиль лампы и поставил ее на стол. В это время монашек порылся в стружках, вытащил стекло для лампы и подал келарю. Тот подышал вовнутрь и рукавом протер запотевшее стекло.

– А теперь самое главное. Вот я надеваю стекло на лампу – видите, у меня фитиль прикручен и горит чуть-чуть, если сразу прибавить огонь, то стекло закоптится, и его опять придется протирать, и, кроме того, оно просто может треснуть. Так что прибавляйте огонь потихоньку. – Он говорил и сам потихоньку подкручивал фитиль. В келье стало намного светлей по сравнению с тусклым светом единственной свечи.

– Ну что, все уразумели? – обратился он к будущим лекарям.

– Уразумели, батюшка, спаси тебя Господь, – дружно, с поклоном ответили они.

Но неугомонный рыжий Семка все-таки спросил:

– Отец келарь, а ежели мы этакую вещь дорогую разобьем?

Келарь нехорошо усмехнулся и сказал:

– Это будет вельми тяжко для ваших задниц. Вы ведь лекарями тщитесь стать, а они должны хорошо руками и разумом своим владеть, которым нас одарил Господь в его неизреченной милости. А посему, ежели стекло разобьется, виновник будет наказан, потому как стекла сами не бьются.

С этими словами он покинул келью. Выйдя же в коридор, вновь дал волю чувствам.

– И вольно же боярину так легко своим добром распоряжаться, сорванцам, еще только от титьки мамкиной отлипшим, этакую драгоценность дает. Моя воля – они бы у меня сейчас в темноте до сна в молитвах время проводили.

Монашек, шедший с ним, успокаивающе сказал:

– Так ведь по молитвам все было обговорено, что ученики по мирскому уставу должны жить и только в воскресный день вместе с братией будут все службы стоять. И потом, Сергий-то Аникитыч еще пять ламп таких монастырю в дар преподнес, да еще керосином задарма обещался снабжать.

– Только посему и хожу тут по темноте да еще распинаюсь перед недорослями, – проворчал келарь. – Как Господь послал нам боярина сего, не нарадуюсь я на хозяйство монастырское. Ныне Сретенский монастырь наш в известность входить стал, людей на богомолье и в трудники не в пример больше пошло. Ну ладно, что там у нас дальше?

– Еще в одну келью, отец Онисим, зайти осталось – и закончим с божьей помощью, – ответил его спутник, и они двинулись дальше.

В келье, из которой они ушли, царила тишина, три будущих лекаря сидели за столом и при свете керосиновой лампы двое внимательно разбирали свои сегодняшние записи, одновременно знакомя своего нового приятеля с тем, что они сами успели узнать за совсем недолгое пребывание в лекарской школе.

На следующее утро после завтрака школяры недружной толпой отправились на учебу. Никита, как и остальные, также облачился в странный балахон, который его товарищи называли халатом. Когда же он спросил, для чего этот халат нужен, они, только что с гордым видом объяснявшие, что это одежда лекарей, засмущались.