Дмитрий Янковский - Знак Пути

Ратибор выждал еще немного, зная, что и на вдвое большем расстоянии легко положит весь отряд, потом зло отхлебнул кваску и тяжелая стрела с готовностью прижалась к теплому дереву лука. Он уж было прицелился в дальнего поляка, когда искалеченный русич громко и жалобно застонал, словно спрашивая – где же ты есть, неизвестный стрелок?

Непрошеные слезы защипали глаза, Ратибор резко наклонил лук и стараясь не глядеть в цель разжал пальцы. Стрела попала русичу точно в лоб, древко застонало мелкой деревянной дрожью, а полный страдания взгляд замер, наполнился спокойствием и благодарностью. Широкое оперение затрепетало на ветру как цветок дикой розы, один из поляков заметил его и страшно закричав кинулся оземь, остальные, еще ничего не понимая, но уже готовые ко всему, рассыпались цепью и прикрылись щитами.

Ратибор даже зарычал совсем по-волчьи – буйное пламя ярости обожгло тело изнутри, разбудив еще прикрытую ленью силу. Он как во сне снял тетиву, укоротил ее, навязав другую петлю и снова натянул лук, но уже так, что дерево жалобно застонало с натуги.

– Хрен вам помогут ваши щиты… – шепнул он в темноте и снова пристроился у одной из дыр в крыше.

Тетива так ударила в прикрывшую запястье костяную бляху, что даже сквозь нее кожу ожгло лютым огнем боли. Зато стрела метнулась в цель с жуткой силищей, а булатный щит только брызнул искрами, пропустив каленый наконечник сквозь себя. Поляк вскрикнул, уронил оружие и забился в густой дорожной пыли, прося у товарищей скорой смерти. Но тут же со звоном рухнул на землю рядом стоящий, а третий дернулся и со страшными криками побежал не разбирая дороги, наводя среди соратников холодную безвольную панику.

Смерть нависла над четвертьсотенным польским отрядом. Смерть неумолимая, страшная, косящая ратников одного за другим. Быстро и зло… От нее не было никакого спасения, поляки с выпученными глазами ползали в пыли, прикрыв спины щитами, драли ногтями утоптанную землю словно пытались зарыться в нее во весть рост. И все равно умирали, когда невидимая смерть возникала пред ними словно из воздуха, а надежный доспех пропускал ее сквозь себя, будто был сделан из бересты.

Костяная бляха лопнула на пятнадцатом выстреле, тетива вгрызлась в Ратиборово запястье словно голодная крыса, ловко содрала кожу и вдоволь напилась крови из разорванных жил. Стрелок вскрикнул как от удара ножом, но стиснув зубы не разжал кулак, рука потянулась за новой стрелой и та бросилась в цель звонким щелчком тетивы.

Кровь выливалась в чердачную солому горячей бурливой струей и на двадцатом выстреле Ратибор выбил себе новую дырку в крыше, потому что уже мог стоять только на коленях.

– Перевяжи руку тряпицей! – неожиданно возник голос меча через нарастающий гул в ушах. – Затяни потуже, это кровь остановит.

Ратибор отложил оружие и немеющими пальцами начал рвать рукава кафтана. Добротная материя не поддавалась, поэтому стрелок последним усилием выдрал ворот рубахи и попробовал хоть как-то затянуть рану. Но пятеро оставшихся в живых поляков, заметив перерыв в стрельбе, тут же осмелели и бросились к теремам. Они может быть и поняли, откуда стреляют, если бы дырка в крыше была одна, но несколько черных отверстий в гонте скорее навевали мысль о прохудившейся кровле. Не зная, где притаилась смерть, они притащили из сторожки у ворот огня и, поджигая факела, стали швырять их во все дома вокруг площади.

Пламя нехотя вгрызалось в толстенные бревна срубов, но добираясь до кровли весело кидалось на гонту крыш, с наслаждением зарывалось в толстый слой чердачной соломы. Все настолько пересохло за полную седьмицу жары, что дыма не было вовсе, только тусклые в свете дня искры летели в небеса вихрящимся роем. Ратибор зубами затянул на запястье лоскут от рубахи и снова подхватил лук.

– Сами Боги послали эту жару… – побледневшими губами вымолвил он. – За городом никто не увидит пожара.

То, что горела изба на которой он притаился, его волновало не очень – противников всего пятеро, значит нужно совсем чуть-чуть времени, чтоб закончить начатое. А помирать придется все равно, кровушки-то вытекло не мало…

Задыхаясь от дыма Ратибор выпустил еще семь стрел, дважды промахнувшись по метавшимся в дыму фигурам. Все… Он не отбросил лук, а привычно закинул в заплечный налуч, предварительно сняв тетиву и аккуратно смотав небольшим клубочком. В вирые пригодится, там без оружия со скуки помереть можно. Стрелок даже нашел в себе силы усмехнуться – можно ли помереть на том свете? Со скуки наверное можно…

Кровь вялыми толчками сочилась через тряпицу, Ратибор закашлялся и сделал пару шагов к чердачному оконцу. Ноги совсем не держали, солома вокруг уже начинала шевелиться и ежиться от жара, а светлый квадратик окна дрожал и расплывался в струях расплавленного воздуха. Он ухватился за край оконца и попробовал подтянуться, но трехрядная кольчуга под кафтаном впервые сослужила дурную службу, тяжким бременем не выпуская на вольный воздух.

– Да и хрен с ним… – устало присел на корточки Ратибор. – Буду я тут еще надрываться…

Он скинул в подернутую дымом солому заплечный мешок и морщась от жара вытянул из него парящую краюху хлеба.

– Вот, Ящер… – стрелок моргнул опаленными ресницами. – Рябчиков совсем не осталось… А то были бы хороши подогретыми.

Оплетенная глиняная бутыль с квасом лопнула и зло зашипела фонтаном пара, Ратибор кашлянул и растрескавшимися губами ухватил кусок хлеба. На белой мякоти остались пятна быстро засыхающей крови.

И тут злобный язык пламени вырвался из дальнего угла чердака, пол под ногами дрогнул, покосился и стрелок с замершим сердцем рухнул в бушующее внизу пламя. Грохот раскатившихся бревен заглушил все вокруг и даже если бы Ратибор вскрикнул, никто никогда не услышал бы этой маленькой слабости. Герои всегда умирают героями…

В душе Тризор не был воином, но жизнь на западной окраине, а уж тем более в посаде старосты, выработала необыкновенную выдержку и умение не терять голову в самых сложных ситуациях. Поэтому непрекращающийся звон мечей у казарм, хотя и вызывал неприятную внутреннюю дрожь, но от затеянного отказаться не вынудил. Тризор вообще очень редко отказывался от задуманного, разве что в тех случаях, когда новое дело сулило много большую выгоду. Это был в некотором роде указ чести, позволявший чувствовать себя много выше мелкого ворья и даже городских атаманов, кидающихся от одного дела к другому, подобно бестолковому ветру. Староста умел выбирать цель, а выбрав, умел ее достигать, чем очень гордился, хотя и не хвастал.

Пока Владимирова сотня неистово рубилась с подоспевшими пешими дозорами, Тризор успел собрать на отвоеванной улице основных атаманов и втолковать в их туповатые головы необходимость участия в бунте.