Дмитрий Янковский - Знак Пути

– Уже вывожу! – отмахнулся Полуян. – Надо еще предупредить наши основные силы за городом. Я пошлю четверть сотни через главные ворота. А вообще, не так все плохо! Варвары завязли в сече возле казарм. Не думаю, что они долго продержатся, хотя теснят наших чуть ли не голыми руками.

– Я не люблю случайностей! – злобно выкрикнул Бутиян. – Срочно нужна подмога, надо передавить этих бунтарей как вшей, коими они и являются. Не четверть сотни за город пошли, а пять десятков. Все, давай!

Он снова уставился во двор, наблюдая, как суетящиеся конные ратники бегают по двору, пытаясь создать хоть видимость порядка. Они выглядели совсем не так грозно, как при взятии города – без коней, без шлемов, многие с трудом таскают собственные разжиревшие туши.

А на холме возле казарм кипел жаркий бой – сотня русечей накатывала на булатное воинство, останавливалась и медленно отступала, но за каждым таким отступлением оставались десятки трупов. Среди покореженных польских доспехов иногда белела чистенькая рубаха русича – за каждого своего они ложили троих, а то и четверых поляков. А ведь не воины, там больше половины плотников и кузнецов!

Бутиян брезгливо скривился. Да… Неужели вся сила его войска держится на грозном и непривычном виде да на былых громких победах? Худо… Хуже некуда. Чего-то не учел Чернобородый, хотя сам-то из русичей. Вроде и войско отличное, не раз показало себя в боях, но тут все пошло наперекосяк. Ну действительно, кто же кроме русичей станет драться вот так, вилами против мечей, в рубахах против булатных доспехов?! С ними вообще нельзя воевать! Они же просто варвары, дикари, не понимающие истинной силы. Надо было не на Киев идти, а в любую другую сторону, где есть цивилизация и нормальное понимание. Там бы против такой рати вообще никто бы не выступил. Только бы и знали, что сдавать города… А эти бьются за каждый кусок мостовой.

Но суматоха во дворе не длилась долго. Сотники быстро навели порядок и немного ошалевшие поляки наконец бросились к конюшням, где челядь спешно заканчивала седлать коней. У Бутияна отлегло от сердца – конница сметет наглых русичей в одно мгновение, против нее еще ни один враг не смог устоять. Надо только чтоб всадники не спешили, чтоб выехали как всегда, в полном вооружении, в блистающих шлемах и доспехах, в пластины которых глядеться можно. Пусть лучше позже, но наверняка.

Бутиян высунулся из окна и гаркнул так, что у самого уши заклало:

– Прекратить панику! Черт вас всех разбери. Их всего сотня, а вы с перепугу чуть не обгадились. Всем снарядиться по полной!

От княжьего окрика суматоха улеглась вовсе, оруженосцы подносили шлемы с белоснежными плюмажами, затягивали ремни на господских доспехах, а через двор, ухая сапогами, грозно прошагали пять десятков легких пешцев с щитами и в полностью закрытых шлемах. Эти направились за подмогой, так что русичам теперь надеяться просто не на что, разве что на своих богов. Хотя тут и боги бессильны – камнепад не остановишь руками, будь ты хоть трижды храбрым.

Микулка осторожно прокрался вдоль задней стены конюшен, выходящей на одну из двух отбитых у поляков улиц. После грозного Бутиянова окрика суматоха во дворе улеглась, а значит времени на раздумья совсем не осталось. Надо действовать, а там уж как Боги решат.

Паренек даже улыбнулся, представив свою гибель под копытами вражьих коней, а следом за ней счастливую встречу с Дивой в вирые. Эдак даже проще, а то карабкайся потом на небо… Упаришься в такую жару!

Он пригляделся к стене, выискивая слабое место средь толстых, посеревших от времени бревен, могучая сила закипела в теле, вздув мышцы налитыми кровью буграми. Сердце заухало почти у самого горла, но Микулка только глубже вздохнул и ударил изо всех сил.

Бревна разлетелись, как худая запруда под напором воды, крыша дернулась и резко завалилась на бок, будто выслеживающий добычу ястреб лихо лег на крыло. Дальняя стена не выдержала перекоса и медленно, нехотя ухнулась в пыль, давя нерасторопных челядинов вместе с разодетыми конными ратниками. Перепуганные кони прямо в разваленных стойлах становились на дыбы, били копытами отскакивающих конюхов, ржали так, словно в конюшне гудело яростное пламя пожара. И действительно, маленький игривый огонек сорвался с перевернутой лампы, рыжим котенком кувыркнулся по соломенным подстилкам и прыгнул выше, на перекошенные бревна, оставляя за собой толстый хвост серого дыма.

Кони рванулись на улицу отчаянным вихрем, будто разом вспомнили про вольный простор, про настоянный на травах ветер и про залитую солнцем безбрежную ковыльную степь, по которой можно мчаться диким, необузданным табуном, не чуя придуманных человеком уздечек. Несущая смерть живая лавина залила ведущую к казармам улицу. Тысяча мощных тел рвала воздух запахом пота, две тысячи глаз дико сверкали над залитыми пеной мордами, а четыре тысячи подков высекали из мостовой бурю видимых в дневном свете искр.

Земля дрогнула, словно Ящер во сне перевернулся набок и захрапел молодецким храпом. Со стен теремов полетела труха, посыпались куски раскрашенных резных наличников, все тряслось, жалобно звенело и двигалось, а ошарашенные поляки разинув рот глядели вслед тому, что должно было стать решающей силой в подавлении бунта. Вся их грозная конница мигом превратилась в обезумевший от ужаса дикий табун, а под развалинами конюшни полегла добрая четверть всадников, так и не севших в седла.

Микулка приготовился к смерти, но тот зверь, который живет в каждом из нас, все же заставил тело рвануться в сторону, пропустить сокрушительную конскую массу. Но в следующий миг он испугался уже не конских копыт, а собственного звериного страха. Ведь нет стыда хуже, чем позорно дрожать за свою шкуру, особенно когда есть кому с укором взирать из вирыя. В гулком грохоте, в мелькании взмыленных лошадиных тел, паренек разглядел лица погибших друзей – живой взгляд Заряна, ясный взор неизвестного рыбаря и напряженную волю зарубленного в Полоцке тиверца. Никто из них не дрогнул в последний час! Так гоже ли ему, Микулке, кого Зарян считал чуть ли не сыном, опозориться в своем последнем бою?

Но погибать под копытами, как курица на жертвенном камне, тоже не очень хотелось… Смерть всегда представлялась красивой, шумной, такой, чтоб сотни врагов сложили курган из поверженных тел. Надо пробиться во двор княжьего терема! А там поляков не счесть, там самого Бутияна можно будет достать, коль не спать на ходу.

Разгоряченная конская грудь тяжким тараном ухнула в плечо, Микулка не успел отлететь и на два шага, как попал под другого коня, и уже падая под третьего. Его больно ударило в спину, ломая ребра, кожу на левой руке сорвало в кровавую кашу и тут же с десяток подкованных копыт разом шарахнули в защищенное кольчугой тело. Но Микулка не стал в страхе прикрывать голову, а изо всех сил уперся руками в землю и поднялся на колени, заставляя испуганных коней перепрыгивать через него, как через ставшую на пути колоду. Несколько копыт тут же ударили в голову, раскидав мир кровавыми кругами, кожа на левой щеке повисла веселеньким красненьким лоскутом, но паренек собрал в кулак всю свою волю и медленно поднялся во весь рост.