Александр Калмыков - Спасатель. Злой город.

— Что там Батый? — кивнул я в сторону юрты, из которой доносились яростные крики, напоминающие мне сцену из старинного фильма «Гитлер в бункере».

— У плохого стрелка всегда виноват лук, — криво усмехнулся тысячник. — Рвет и мечет, грозя своим нойонам карой.

Кто бы сомневался. Многие чингизиды участвовали в битвах, но за Батыем подобных привычек не водилось. Зато находить виновных да интриговать он был горазд.

— Почему Субудай не пришел, — поинтересовался я, — или он погиб?

— Субэдэй далеко, он отправился искать по окрестностям пропитание для армии. Скоро он вернется с большим войском, — с пафосом добавил Йисур, — и его ничто не остановит.

— Я в этом сильно сомневаюсь. Град ему не взять, а через месяц, когда его батыры доедят последнюю лошадь, нам останется только придти с арканами, повязать немногих уцелевших, и закопать всех остальных.

Йисур вздохнул, увидев, что блеф не удался, и переменил тон на просительный:

— Пощади хана, и он явит тебе свою милость.

— Уголь нельзя вымыть добела, — перековеркал я монгольскую поговорку, — от хана нельзя ждать добра.

— Если убьешь Бату, тебе не сдобровать.

— Разве? — Я почти искренне расхохотался. — Мертвый Батый никому не нужен. Его владения захотят разделить братья и прочие родственники, а значит, они наперегонки помчатся в Джучиев улус. Вряд ли у них появится желание снова переться сюда, чтобы отомстить. А вот живой хан не простит обиды и положит всех своих воинов, лишь бы рассчитаться за унижение.

Йисур продолжал смотреть гордо, но глаза нойона потухли. Если мы не обещаем жизнь пленному хану, то его охране надлежит умереть за господина. Даже если кто случайно и останется в живых, то не уберегших своего властителя казнит Субудай.

Я уже и в самом деле раздумывал, может лучше Батыя отпустить, предварительно хорошенько с ним поторговавшись, но Святослав разрушил все мои замыслы, громко пообещав хана не убивать. К сожалению, толмач-куман уже успел подойти, и он буквально перевел княжескую речь Йисуру. Не успел я возразить, как Медлило тоже подтвердил, что генеральная линия правительства княжества направлена на добрососедские отношения с монголами:

— Бысть же у нас с погаными вечный мир! — тожественно провозгласил наместник.

Но они же не знают того, что известно мне — о двухвековом иге и о постоянных набегах «дружественных симбиотов». Какой же тут вечный мир? Кстати, вот бы сюда перенести горе-историков, придумавших сию странную теорию. Они бы тут хлебнули лиха от своих степных симбиотов.

Конечно, я понимаю, что лучше договориться по-хорошему, все-таки толпа нукеров, защищающих ханский шатер, намерена стоять насмерть. А ведь здесь собрались самые отборные воины, блистающие железными панцирями и держащие копья, топоры, мечи, булавы, луки, кинжалы, однолезвийные палаши и слегка изогнутые сабли. Справиться мы с ними справимся, но, сколько своих потеряем. Да и прочие тумэны максимум через месяц смогут подойти, так что лучше пойти с монголами на мировую. Все это, разумеется, так. Но, если уж хочется замириться с татарами, то надо сперва твердо установить наши условия, а не так вот с бухты-барахты.

Однако, слово не воробей. Йисур скрылся в шатре, известить повелителя, и через минуту к нам вышел сам Батый, Молодой, слега полноватый, с жиденькими висящими усами и маленькой бороденкой, он был в походной одежде и с мечом, заткнутым в знак мира сзади за пояс. Его аккуратно, как гостя, подсадили на лошадь и повезли в Козельск, который он так безуспешно пытался захватить. Вслед за ним отправили на санях его жену и детей. Нукеры, воочию увидев, что защищать больше некого, и в надежде, что их накормят, покорно сложили оружие.

После этого сражение перешло в свою финальную стадию — грабеж захваченного лагеря. Добычу — мешки с мехами, кошели с монетами, сундуки с серебряной посудой, рулоны парчи, шубы, и прочие сокровища сволокли в одно место. Туда же волокли пленных монголов. Потом всю эту сволочь посчитают и честно разделят между победителями. Наибольшую долю добычи, равно как и славы, по справедливости, получат те, кому повезло первыми ворваться в становище.

Быстрая безоговорочная победа, приемлемый уровень потерь и количество захваченных драгметаллов осчастливила всех дружинников, кроме меня. Только я один остался недоволен результатами сражения. Вернее, не самим итогом битвы, он-то как раз был вполне удовлетворительным, а тем, что не довелось увидеть её целиком. Максимум, что мне удавалось обозревать, это лишь небольшой участок поля боя, который порой сужался до одного-единственного противника. И как же я потом опишу для истории ход сей славной баталии?

Огорченный до невозможности, я встал в сторонке и грустил, благо, что меня никто не беспокоил. Витязи тихонько шептались, глядя в мою сторону, что боярин только вошел в раж, прорвался чрез вражеский строй, вломился в становье, и вдруг все веселье разом закончилось. Вот Гавриил и закручинился.

Но стоять на одном месте мне вскоре наскучило и, влекомый любопытством, я зашел в огромный ханский шатер. По размеру он тянул на небольшой дворец, здесь легко могло поместиться несколько сотен человек. Вскоре глаза привыкли к полумраку, да масляные керамические лампы давали немного света, и стало видно убранство батыева жилища. После погрома некогда роскошно жилище впечатления не производило. Все самое ценное — шелковую обивку стен, украшенную жемчугом, и сундуки с добром отсюда уже выволокли, так что остались лишь кошмы, старые шкуры и обрывки тканей. Побродив немного по походному дворцу и не найдя ничего интересного, я собирался уходить, как вдруг большой кусок войлока у стены зашевелился. Судя по размеру, воин там спрятаться не мог, поэтому ничего не опасаясь, я сдернул кошму и тут же отпрянул, а об мой наруч звякнула сталь.

Напуганный нежданной засадой, я схватился было за меч, но тут же отпустил рукоять, ибо противником была всего лишь маленькая девочка лет девяти. Увидев, что её обнаружили, она вскочила, как пружина и принялась размахивать длинным ножом, норовя ткнуть меня в незащищенные броней места. Но не на того напала. Изловчившись, я быстро поймал её запястье, а потом схватил за воротник и приподнял, как котенка.

— Я чингизидка! — возмущенно заверещала юная воительница. — Алчу, дочь Батыя, внучка Джучи. Меня нельзя хватать за шкирку.

— Благородные девушки так себя не ведут. Тебе подобает бесстрастно смотреть в лицо врагам, а не вопить, как дикий кулан.

Услышав родную речь, монгольская принцесса перестала бояться и действительно успокоилась, так что я опустил её на землю.

— А тебе не подобает брать меня в плен. — Строго ответила девочка. — Ты, хотя бы, тысячник?