Иван Васильев - Ещё один шанс (трилогия)

- А-а-а, хорошо. Будь по твоему, - "сопливый" командир протянул, согласившись на уговоры. - Красиво поешь, чертяка - талант! Работал бы так - как языком треплешь. - Он быстро вернулся в веселое расположение духа. - В последний раз прощу твое самоуправство. - Рыжий юнец задумчиво посмотрел на Гришку. Хитро прищурился. Повернул голову в сторону и резко произнес. - Федор.

- Я, - к нему подошел "большой ком" снега.

- Доложи обстановку.

- Повязали двадцать два человека. Из них четыре бабы. Захвачено восемь лошадей. Четыре телеги. Двое саней. Одна карета со скарбом.

- Гришка, вот после таких слов я тобой недоволен снова. - Юноша вновь изменился в лице. - Ты, что шельмец голопузый, не мог банду по крупней выбрать или хотя бы оружия, чтобы у них было поболее, посовременнее? Пищали, там или мушкеты? А про пушки - я вообще молчу! Наверное это из области фантастики? Ну, чего молчишь, артист драный? Что скажешь?

- Виноват, кормилиц! - работник невидимого фронта снова повалился на колени. - Только запужали вы всех. Так накрутили хвоста извергам, что нормальные тати тагановские караваны за семь верст обходят. Шарахаются по сторонам от имени вашего - как черти от ладана. В другие места спешно сбегают. А те, что остались - так то - худородье и мелочь голопузая. Да и откуда у них пушки? Чай они не боярское войско. Им есть нечего, а ты говоришь пушки!

- Да, не порядок, - подросток снова хитро посмотрел на связанного Ваньку разбойника. - Не дело моим бойцам по лесам, да болотам голодных мужиков гонять. - Он задумчиво прикусил губу. Взял паузу. - Надо, что-то придумать...

Якобс Элисон и Арчибальт Мэтс сидели за крайним от двери столиком в придорожной харчевне. Это была последняя харчевня на старой объездной дороге, ведущей из Москвы. Тесное, закопченное помещение похожее на острог было последним "островком жизни" на долгом, бескрайнем пути оторванных от Родины иноземцев.

В углах, в высоких поставцах, горели пучки лучин, наполняя густым, едким дымом комнату и застилая им низкий потолок. От людского дыхания пламя светильников колыхалось, бросало зловещие тени на все, что происходило внутри. Справа в углу находилась широкая печь с черным зевом. Красный отсвет заливал от неё пол-избы. У печки стояли рогачи и горшки с едою, над челом какая-то добрая душа повесила "прокисшие" портянки. В душном воздухе заведения пахло прелью, мятой, сырой кожей, людским потом, образуя смрадную атмосферу "теплой, дружественной обстановки".

Напротив иностранцев, за соседним столом расположилась группа людей, явно "мирной" профессии, что было заметно по их грязной, рваной одежде и колюще-режущим предметам, выпирающим из под неё. Они не спеша пили из больших глиняных кружек хмельную брагу и, затаив дыхание, внимательно слушали косоглазого рассказчика, чей громкий визгливый голос доносился и до иноземцев.

- И вот, когда мы стали проезжать развилку у Черного болота, - косматый уродец вытянул из под шубы, одетой на голое тело, свои длинные грязные руки. Резко вскинул их вверх и с остервенением начал трясти ими, показывая ужас пережитого ранее события. Он громко запричитал, отдельно выделяя в каждом слове букву о. - Охо-хо-хо, и вдруг неведомо откуда потянуло могильным холодом, запахло вонью и плесенью...

Рассказчик страшно как будто от зубной боли сморщился и изогнулся. Хруст костей разнесся по залу, напомнив треск костра, в который подкинули еловые ветки.

- И застонала мать сыра земля, и заскрипели стары сучья на деревьях, и завыли волки голодные где-то в лесу пронзительно. - Гришка внезапно выкатил глаза, часто задышал, а затем начал трястись и заикаться. - Т-т-тут же, откуд-д-да не возьмись п-п-подул сильный ветер, и начали п-п-падать д-д-д-еревья...

- Осподи, вот страсти-то! - женщина сидевшая в дальнем углу харчевни не выдержала "правдивого" рассказа, испуганно начала креститься. - Свят, свят, свят... - испуганно, проговорила. - Грешны, мы! Грешны, о Господи!

- Цыц, курица, - недовольно воскликнул один из слушателей. Он раздраженно расправил широкие плечи, дернул щекой и хлопнул себя по коленям. - Гришка, морда бесовская, ты ври, ври - да не завирайся. Не морочь душу своими россказнями. Не было позавчерась такого сильного ветра, чтоб деревья падали. Да и волков, в тутошних местах не видели уже лет пять. Ушли серые из наших лесов.

- Тут, в Васильково могет быть и не было, - юродивый хищно оскалился гнилыми зубами. Глаза его сверкнули "недобрым огнем". Лицо помрачнело. Он прищурился, запоминая очертания обидчика. - А у Черного болота всё было: и ветер, и вой, и деревья как прутья ломало... Вот, вам, знамение и истинный крест. - Рассказчик несколько раз перекрестился. А затем, вновь криво изогнувшись, продолжил рассказ. - И вдруг, откуда не возьмись подле нас появились, проклятые тати Ваньки Разбойника.

- Вот опять, брешешь, - все тот же мужик недоверчиво затряс большой смоляной бородой. Облокотился локтями о дубовый стол. - Как сивый мерин брешешь, рас тудыть твою за ногу через половник сверху вниз! Ведь сие грех! Всем известно, сгинул Ванька со своими лихими робятами. Даже тел не нашли.

- Юродивый вдруг перестал трястись и резко выпрямился. Глаза его остекленели. Дергающиеся движения прекратились. Он медленно как робот опустил руки, встал со стула, отошел на шаг назад и повернув рябое лицо с чахоточными пятнами на впалых щеках посмотрел на ворчуна. Не мигая осоловевшими от ужаса глазами "мертвяк" начал вещать могильным голосом. - Всем известно, продал Иван свою душу дьяволу. Стал душегуб бесплотным рабом проклятой дороги и Черного болота. Собирает Ванька за искупление невинные души проезжих. Не берут теперь его разбойную ватажку ни ножи булатные, ни пули шальные. Отскакивают они от них как горох от стенки. Нет спасения от него на лесной дороге - нет.

Люди оторопело начали отодвигаться от юродивого. Стали испуганно оборачиваться по сторонам. Накладывать истинные кресты. Шептать молитвы. Якобс Элисон не удержавшись, тоже "втихушку" перекрестился.

Гришка медленно, "как в замедленном кино", поднял руки, прищурился и резко дернул себя за волосы. После чего ожил, и снова дергаясь из стороны в сторону, продолжил рассказ. - Душегубы тенями окружили нас. Нам бы бежать, спасать свои души... Ан нет! Колдовство поганое опутало, обездвижило всех. Ни дыхнуть, не моргнуть не могем. Понял я - дело гиблое. Дело гиблое - дело страшное! Ну, думаю, смертушка моя пришла. Начал шептать молитву. Сотворил знамение крестное. И тут осенила меня благодать! Поднял я платок случайно со снега "ранжевый". Вот, этот. - Гришка осторожно достал из-за пазухи грязный оранжевый платок и показал его всем присутствующим. - Тут закричали демоны проклятые страшными голосами, заныли и заухали твари бесовские. Стало их ломать и плющить. Свет от них пошел яркий - яркий, аж глазам больно до слез! И тут же ироды растворились как туман в ночи. Ветер стих, волчий вой прекратился, а мы быстро миновали то место. Теперь я этот платок возле сердца ношу. В жизни с ним не расстанусь. Ни за какие деньги не продам. - Гришка поднес платок к лицу и вытер слюни обильно хлеставшие во время "правдивого рассказа". - А вот, вам православные ещё один правдивый рассказ про Ваньку Разбойника и обоз из Таганово...