Саша Бер - Кровь вторая. Орда

Перемыв косточки будущему суженному, разузнав о нём всё, что было ведомо молодым, от мест рождения, социального положения, до размеров его достоинства, Тиоранта выдала заключение:

— Вот, что, доча, надо тебе семью заводить и сына рожать. Нечего с этим затягивать. Быстрей нырнёшь, быстрее вынырнешь, по самую маковку нахлебавшись. Придётся нам с твоей жизнью поспешить.

— Да не люб он мне, мама, — взвилась Райс, — не желаю я страдать с ним всю жизнь, да несчастной становиться. Пусть он пока свободным побегает, успею.

Тиоранта с Русавой молча переглянулись и не с того, не с сего закатились в хохоте. Смеялись долго. До слёз и в голос. С катанием на пологах. Молодые сначала, скромно улыбались, смотря за бурной реакцией двух солидных, с виду, баб, то и дело пытаясь добиться от них «Что тут смешного?», а после не удержались и тоже залились.

Первой отсмеялась мама.

— Ох, и дура ты, доча, — заключила она, вытирая ладошками мокрые глаза и щёки, — а счастливая дура — это вообщ, е что-то.

И тут бабы закатились в новом приступе, но на этот раз, ненадолго.

— Ты, хоть, понимаешь, что значит быть счастливой? — просмеявшись в очередной раз, спросила царица.

— А что тут такого? — взъелась дочь, — любая баба мечтает быть счастливой. Любая хочет любить и быть любимой, да, что баба, любой человек.

— Любая, да, только не такие как мы, — неожиданно грустно и устало проговорила Тиоранта, — любовь, счастье и слабоумие — одного поля ягода. Это любая, может себе позволить отупеть, и ничего, и никого не замечать, кроме своего любимого. Кидаться ради него в омут, вообще, уже ничего не соображая. Измазанная счастьем с ног до головы, будет, как умалишённая, с блаженной улыбкой пускать пузыри из носа, заглядывая любимому в рот и вылизывая ему задницу. Ты этого хочешь? Ты об этом мечтаешь?

Царица подскочила с полога к Апити и со злостью в голосе, указывая на «меченную» предсказательницу, буквально зарычала:

— Посмотри на неё. Если она не остановит себя в своих чувствах девичьих, то как прорицательницу, её можно будет похоронить. Притом даже следует прибить, как можно быстрее, чтоб не успела миру навредить. Она заметить не успеет, как отупеет, обабится и самое большое, что сможет, это при каком-нибудь поселении ворожить, где-нибудь в закуточке, для таких же дур, какой сама станет, если руки на себя не наложит, когда он её бросит, да по миру с детьми пустит.

Подвыпившая Тиоранта разошлась не на шутку. Оставив Апити с выпученными глазами сидеть, как прибитую, она опять принялась расхаживать, туда-сюда, эмоционально размахивая руками и продолжая свою уничижительную речь:

— Ты что же думаешь, у меня с твоим отцом счастья хоть лопатой черпай? Да, я готова придушить, этого мудака, собственными руками, но он был нужен, чтоб родить тебя и нужен до сих пор, как атаман степным ордам и как нетерпящий поражений полководец. Много ты его видела со мной в своей жизни? Да, ты наверняка, уже забыла, как он выглядит. У меня с ним изначально уговор был: он, кабель, не домогается меня, я, возвышаю его и поддерживаю. Но если он, тварь подзаборная, хоть вякнет против меня и моего веления, задавлю, как клопа и не поморщусь, что вонюч.

Она, видимо выкинув из себя всё накипевшее, успокоилась, перестала мельтешить перед одуревшими от всего услышанного девками и сев на полог, осушив очередную чашу залпом, хитро ухмыльнулась и уже заговорщицки добавила:

— Да, ты дочь за меня не переживай. Я от отсутствия мужской ласки не страдаю, а он, кобелюка, от женской, тем более. У него там, для этого, целая орда наложниц, со всего света натаскана. Вот, так и живём.

Закончила она, разводя руки в стороны. Но дочь переварив всю высказанное, тем не менее упёрлась:

— Мне учиться надо, а не по мужицкой ласке страдать.

Тиоранта посмотрела на неё мутным взглядом и прибила, все её вольные потуги:

— Тебе учиться надо, в первую очередь, жизни. Для того, чтобы стать Матерью для всех, надо самой, для начала, мамой стать, чтоб понимать, что это такое, И чем быстрее ты через это пройдёшь, тем быстрее приобретёшь опыт жизни, а это для тебя теперь, самое главное…

Для Райс, заранее был приготовлен отдельный шатёр, в который она забрала спать подругу. Улеглись молча. Каждой было о чём подумать. Апити, как слабая на алкоголь, уснула сразу, а вот Райс, до утра проворочалась. Задала мама загадку.

Поспать удалось недолго. Подняла зашедшая Русава:

— Вставай, соня, — громко, со смехом в голосе, пробудила она царскую дочь, — счастье своё проспишь. А где Апити?

Райс уселась на кровать, протирая сонные глаза и мельком взглянув на соседний лежак, лишь недовольно пробурчала:

— Не знаю. Мучается где-нибудь. Она после пьянок, всегда болеет сильно.

Но мучавшуюся Апити, нигде не нашли. К обеду, Тиоранта велела сыскному отряду прочесать всё. Собак по следу пускали, но безрезультатно. Светловолосая ведунья, как сквозь землю провалилась…

Когда стало понятно, что Апити не найдут, Райс заявилась в гостевой шатёр к Гнуру, из которого предварительно, Шахран увёл Уйбара, якобы, по очень нужным делам, чтоб не мешал разговору. Царская дочь решила брать быка за рога и сразу определиться со своим избранником.

— Здрав будь, Гнур, — поздоровалась рыжая, впервые представшая перед суженым, в своей новом, боевом панцире, в кожаных обтягивающих штанах и ордынских мягких сапожках.

Такую, Гнур, её никогда не видел и даже замер от неожиданности, пропустив приветствие и промолчав в ответ. Пышная копна рыжих волос, колыхаясь накрывала плечи. Оба предплечья были утянуты тонкой светлой кожей, расшитой золотом, заходя намоткой на кисти, оставляя нетронутыми, лишь изящные длинные пальчики, унизанные золотыми кольцами и драгоценными перстнями, от чего, движения её рук, озаряло внутренности шатра разноцветным фейерверком, рассыпающихся в блёстках отражённых «зайчиков» от очага, горевшего в центре шатра.

Райс, неспешно подошла к сидящему воину и усевшись рядом, буднично поинтересовалась:

— Апити ничего на прощание не говорила?

— Говорила, — буркнул мужчина, состроив злобное выражение лица и заметно сгорбился, отчего это выражение стало ещё зловещей, — как ты могла так поступить, со своей подругой. Ничего святого для тебя нет. Я люблю Апити и не стану твоим мужем, если ты это хотела знать.

Райс улыбнулась, разглядывая насупившегося Гнура, который, несмотря на свой рост, а молодуха даже до плеча ему не доставала, склонил голову так, что она стала на уровне её глаз.

— Значит рассказала, ну, мне же легче. Любить и быть мужем — это разные вещи, воин, — продолжила она безразличным тоном, — люби ты, кого хочешь. Хоть десяток таких Апити заводи. Но я, намерена стать царицей степей, а тебе, как моему мужу, предлагаю власть царя всего ордынского воинства.