Маргарита Полякова - Курляндский гандикап

— Тем более, что лучшее оружие пока что — именно у нас. Самые быстрые корабли — тоже. Да и международную торговлю Россия через наши биржи ведет. Пока они в Ревеле отстроят нечто путное, много воды утечет. Так что не все так плохо, — подбодрил я Якоба.

— Ты специально подарил русскому принцу самодвижущуюся повозку? — догадался сын.

— Что значит «подарил»? — фыркнул я. — Мальчик собрал ее своими руками. И поучаствовал в сборке первого паровоза. Когда приедет Петр, я сумею его удивить поездкой по железной дороге. И обрисовать перспективы строительства таких дорог в России. Впрочем, император умен, и сам оценит новинку.

— А как тебе принц?

— Неглупый мальчик. Работоспособный. Немного увлекающийся, но думаю, что с возрастом это пройдет. Ему, кстати, задачки по мировой политике даются лучше, чем тебе. Но твоего таланта к финансам у Алексея нет. Впрочем, у меня тоже.

— Отец! — Якоб рассмеялся, отмахнулся, но я видел, что ему приятна моя похвала.

— Думаю, при встрече с Петром стоит подчеркнуть, что Португалия — наш союзник. А при правильном подходе к делу это может привести к переделу колоний. Там уже началась война за перераспределение собственности. И если вовремя вмешаться — можно многое поиметь. Вот только Курляндия, даже совместно с Ирландией, подавится таким куском пирога.

— Нам до сих пор даже для себя населения не хватает, — согласился сын. — И в колониях мы держим в основном свои торговые представительства.

— А Россия способна и захватить территории, и удержать их. Флот у них неплохой. И армия прекрасно подготовлена и вооружена. Но тут есть одна тонкость.

— Это какая?

— Турция. Пусть не в этом году, и даже не в следующем, но рано или поздно она решит вернуть утраченное. Плюс, у русского императора под боком множество неосвоенных территорий. Петр Алексеевич наверняка желает пересмотреть Нерчинский мир. Да и на Кавказе недавно целебные источники нашли. Словом, и армия, и флот без дела не останутся. Так что тут надо думать.

— Сделать предложение все равно стоит, — решил сын. — А там посмотрим. Будет прекрасно, если Англия потеряет свои колонии. Пока ее позиции еще сильны.

К сожалению, Яков III Стюарт хоть и наносил своей стране вред, но гораздо меньше, чем я рассчитывал. Поэтому королю следовало помочь… в меру моих скромных сил. У Англии давняя неприязнь с Францией, глупо этим не воспользоваться. Особенно сейчас, когда во Франции бардак. Моя разведка найдет таких исполнителей, что концов потом никто не отыщет. Контрабандисты и фальшивомонетчики встречались во все времена. И моя разведка присматривала за несколькими такими умельцами, в том числе и в Англии.

Дело в том, что я вспомнил о так называемом абиссинском золоте. И подумал о том, что из него получатся прекрасные гинеи. Ну а организовать французский след не так сложно. Чем меньше англы вытрясут из пойманных фальшивомонетчиков, тем крепче будет их убежденность, что пакостят именно французы. Ну а поскольку их король еще мал… понятно, на кого падут основные подозрения. Тут, кстати, и еще одну удочку закинуть можно. Типа, французы именно англов обвиняют в своей революции. А потому мстят. Вот не верю я, чтобы лорды и пэры устояли и не погрели руки на французском бардаке. А значит, доля правды в подобных обвинениях непременно будет.

Словом, 1717 год закончился весьма и весьма неплохо. А весна года 1718-го началась с того, что в Курляндию прибыл с высочайшим визитом Император и Самодержец Всероссийский Петр I.

В кабинете уютно потрескивал камин, лениво зевали расположившиеся у ног собаки, а многочисленные свечи напольного канделябра, больше напоминающего ветвистое дерево, разгоняли сумрак раннего вечера. Император Всероссийский, сменив пышный официальный наряд на более удобный, вытянул ноги, и чуть ли не мурлыкал в такт тихо звучащей музыке. Ньютофон [31] Граммофон в моей аи и в Курляндии, и в России давно уже перестал быть диковинкой, но новые записи всегда были событием. Пока что в этом плане конкуренции у Курляндии не было, ибо я продолжал беззастенчиво плагиатить шедевры еще не родившихся (или пока не ставших известными) классиков.

Наше с Петром молчание не было напряженным. Напротив. Оно было умиротворяющим. Мы пили прекрасный ирландский виски из бокалов, созданными курляндскими умельцами по нарисованному мной образцу, и изредка перебрасывались короткими фразами. Я был рад, что Петр чувствует себя в Митаве как дома. Вряд ли это получилось потому, что я не король и даже уже не правитель. Глупо недооценивать русскую разведку. Наверняка император знал, что я по-прежнему имею влияние. Скорее, я входил в понятие «семьи», а к семье Петр относился очень серьезно.

— Как думаешь, сумеет ли французский регент удержать власть? — неожиданно оживился Петр. Поскольку мы с ним давным-давно перешли, что называется, на «ты», и обращались друг к другу по именам, такое обращение не стало для меня сюрпризом. А вот вопрос немного выбил из колеи.

— Филипп уже потерял власть, — осторожно ответил я. Светить свой интерес к французской революции не хотелось.

— Поговаривают, что короля официально хотят отрешить от власти, — уточнил Петр.

О как! Наш пострел и тут поспел. Впрочем, было бы странно, если бы российский император не заинтересовался происходящим. За набирающей обороты революцией следила вся Европа. Еще памятно было, чем аукнулся Кромвель для Англии. Как известно, корону можно было потерять только с головой. Но вся проблема была в том, что французскому королю в феврале исполнилось всего восемь лет.

— Официально казнить ребенка они не осмелятся, — покачал я головой.

— Но Людовик XV может стать жертвой толпы. Я помню стрелецкие бунты, — нахмурился Петр. — По отдельности, подданные мои не помышляли о цареубийстве. Но толпа, да еще и подогреваемая фанатиками, на многое способна.

— Мои люди связались с Филиппом и предложили вывезти короля из страны. Но тот только позволил Людовику перебраться из Лувра в Версаль. Можно подумать, это много меняет.

— Регент не пойдет на такой шаг до последнего. Его можно понять, — вздохнул Петр. — Разрешить побег короля в другую страну — это расписаться в собственном бессилии. Признать поражение.

— А если упустить момент, можно сложить головы. Пока Людовик жив, у Франции есть хоть какая-то надежда. Я опасаюсь другого.

— Это чего же?

— Боюсь, что Филипп захочет власти для себя, — мрачно предположил я. — Он постоянно бесился, что всего лишь второй. Даже к испанской короне пробиться пытался. А тут такой шанс. Смерть короля от рук якобы фанатиков, и корона у него в кармане. Другое дело — как он собирается потом наводить в стране порядок. Я слышал, что даже армия поддерживает восставших.