Александр Борисов - Хрен знат

Такой вот, антураж. Честно сказать, мне стало стыдно. Я больше интересовался своим, личным, чем временем, в которое меня занесло. Брал от него, ничего не отдавая взамен. Витька не в счет, Витька друг. Его и похоронили в моем костюме.

И тут эта газета. Прочитав фамилию Горбачев, я впервые серьезно подумал о том, что все в этом мире может быть настоящим... кроме меня. Люди живут, и не собираются умирать, а я в этой реальности единственное слабое звено. Уже через пять дней произойдет рокировка. Вместо меня вернется в свой дом мальчишка, у которого отомрет память о своем вероятном будущем. Только жаль, что не будет он помнить, как победил самого Напрея.

В общем, решил я оставить этому времени что-нибудь от себя. Какой-нибудь эксклюзив, на долгую память. А лучше всего, электрическую виброплиту.

Эта идея пришла не спонтанно. Она зрела давно. Лет десять назад, я уже делал такой агрегат и, в процессе изготовления, не раз вспоминал, как дед, в свое время, "асфальтировал" двор нашего дома. Он рубил топором застывший гудрон, которого возле железной дороги было немеряно (стелился по насыпи жирными языками), отдирал его от земли и свозил на тачке во двор. Потом разжигал костер и грел этот гудрон до жидкого состояния в двух оцинкованных ведрах. Кипящая черная масса ложилась на землю в границах опалубки ровно по горизонту. Дед посыпал ее чистым песком и укатывал сверху обрезком тяжелой железной трубы. И так, ровно три слоя.

По нынешним временам, это смотрелось бы дико, но не время диктует свои законы, а люди, живущие в нем. Это было общество не потребителей, а созидателей. То, что можно сделать своими руками, делалось, не смотря на трудозатраты. Дед убил на эту работу все лето и половину осени.

Даже на мой неискушенный взгляд, получилось не очень. Во время летней жары, "асфальт" становился мягким и весь покрывался тонкими трещинами, сквозь которые сочилась смола. Приходилось опять и опять посыпать его свежим песком.

С годами, конечно, все устоялось. К моему возвращению с Севера, поверхность заливки была похоронена под слоем земли в четверть штыка и обрела плотность природного камня. Ломом не угрызешь, только промышленным перфоратором. Копал яму под столб, чтобы сделать загородку для кур, не раз вспомнил своего деда.

Виброплита - так виброплита. Как и любой нормальный мужик, у которого руки растут из нужного места, я всегда обращаю внимание на разные бесхозные мелочи, которые могли бы сгодиться в домашнем хозяйстве. Прошлое, в котором я оказался, было в этом плане настоящим Клондайком. Многое из того, что меня сейчас окружает, я взял бы в свое будущее, почему-то не ставшее светлым. Ну, начнем хотя бы с того, что весь берег реки, протекавшей вдоль железной дороги, был буквально завален бревнами. Настоящей, деловой древесиной, которую в наше время пересчитывают до долей кубометра. И никто это богатство не охранял, более того - не растаскивал. Что касается металлолома, об него спотыкались. Метрах в пятнадцати от нашей калитки, стоял на осыпавшемся бетонном фундаменте огромный железный бак. Чем он был раньше, я не вникал. Знаю только, что паровозы в то время переводили на жидкие виды топлива, и в тендерах, вместо угольных куч, стали появляться цистерны.

Ходил как-то в депо, за банкой солярки к новому поколению железнодорожников, они меня и озадачили:

- Дядя Саша, а почему насыпь везде высокая и короткая, и только у нас длинная и пологая?

- Так у вас же здесь ремонтная яма.

- Ну и что?

- Как, - говорю, - что? Тормозные колодки меняли - и старые сюда, под откос. А как спотыкаться начнут, сверху шлаком присыпят. Так что, вы, мужики, на железе стоите.

- Да ты что?! И сколько, примерно, тут?

- Не меньше двух третей объема. Тонны, наверное, три, а то и четыре.

Поверили мужики. Трактор пригнали, прошлись по самому низу, наковыряли КАМАЗ с прицепом, остальное оставили "на потом". Говорил им, что надо было две машины заказывать - так не послушали.

Хотели деповские мне за наводку денег отсыпать, только я отказался.

- Отдайте, - сказал, - мне лучше лист нержавейки.

- Какой еще лист? Нету у нас...

Пришлось показать.

- Вот тут, - говорю, - дерево когда-то росло. Под ним он и стоял. Отрезали ремонтники сколько надо, остальное к стволу прислонили. Вон, видишь, уголок из земли торчит? Пока трактор тут, можно и раскопать...

Не зажлобили мужики. Отдали мне этот трофей. И до дома помогли донести, хоть видно было по рожам, что жалко. Еще бы! Полтора на два метра, и толщина не меньше десятки.

- И как, - сокрушались, - никто этот лист домой не упер? Это ж, наверное, было когда-то рабочим столом какого-нибудь станка?

- Весь в смоле, оттого и не взяли, - пояснил я, - в те времена чистую нержавейку можно было добыть без проблем. Да и куда ее в домашнем хозяйстве? Виброплиты еще не делали, даже не знали, что это такое. За токарный, или слесарный станок можно было в ОБХСС загреметь. Из такого железа варили памятники. Вон, у моего деда, полсотни годов на могилке такой простоял, и еще б протянул пару веков, если бы я его на мрамор не поменял...

Такой вот, парадокс времени. Тот самый лист нержавейки, из которого, лет через сорок, я сделаю виброплиту, стоял сейчас под раскидистой алычой, которая еще не засохла. И знаю на этом железе каждый надрез, и разметить могу по памяти, и весь двор им протоптал, а оно еще не мое!

Думал я, грешным делом, на правах будущего хозяина, темной ночкой домой его упереть, но силенок еще маловато. Да и дед бучу поднимет: "Где взял? Почему без спросу? Сейчас же тащи назад!"

Опыт есть. Сорвал я как-то за двором у соседки Пимовны горсточку шпанки, бабушке на компот. Так заставил вернуть все, до последней вишенки и прощения попросить. Уж я и плакал, и ногами сучил, и говорил, что больше не буду, а дед ни в какую: "Сам сорвал - сам и отнеси!" Правда, Пимовна совсем не ругалась. Сама прослезилась, у меня на лице слезы вытерла и разрешила рвать свою вишню, сколько и когда захочу. Только я к этому двору больше не подходил. Стыдно.

Понимание жизни я еще не пропил. Все вопросы в то время были решаемы. Они делились на две категории: "уважить" и "магарычовое дело". В первом случае, услуга оказывалась безвозмездно, поскольку самому исполнителю она ничего не стоила. Или почти ничего. Или она была связана с его основной работой. Уважить могли не каждого, а только хорошего человека.

Таких определяли издали, визуально, по двум основным критериям. Если двор возле дома бурьяном не зарос, огород в полном порядке, а родные могилки на кладбище содержатся в чистоте, значит, этот человек со всех сторон положительный и может рассчитывать на уважение. Отдельной статьей стояли фронтовики. То, что другому стоило бы накрытой поляны, они могли получить без всяких материальных затрат. В то время копейка была на счету потому, что имела цену. С людей за работу брали по совести.