Александр Позин - Мы в дальней разлуке

— Значит, не хотим по-хорошему, комедию ломаем? Ладно! — сказала Ольга Дьвовна и выпустила в лицо своей визави струю дыма.

Сказала, а у самой на душе кошки скребли. «Сговорились! Опоздала! Вон как она защищает кобеля! Видно не просто у них заурядная интрижка. Вон чего навыдумывала: «имение», «сударыня», «барышня». Ещё и нос задирает! Разговаривает, словно она тут хозяйка, а я так — сбоку припёку — служанка, дворня». — Ольге Львовне вдруг стало горько, хоть до этого она держалась. Сколько усилий потрачено и всё зря! Она много возлагала на эту поездку в Италию. Мечтала вернуться помолодевшей, загоревшей и соблазнительной. Тешила себя надеждой, что чудесами пластической хирургии можно стереть десять лет разницы. И зачем требовалось выдумывать отдых на Адриатике, скрывать от мужа подлинную причину, готовя ему сюрприз? А сюрприз в виде малолетней красотки приготовил он сам. А «барышня», видно, та ещё штучка. Наглая, в глазах вместо раскаяния одно любопытство. Смазливая, и знает себе цену. Не без образования, вон как чешет — как по-писаному. Думает, отхватила папика, теперь доить будет. Может откупиться, может ей деньги нужны?

— Послушай, — неожиданно сменила тон дама, — Ты молодая, красивая. Будет у тебя ещё кавалеров — выше крыши. Но зачем тебе понадобился этот престарелый плейбой. Отступись от него! Он мой! Понимаешь? Мой муж!

— Может, тебе деньги нужны? — продолжила она, видя, что девушка затихла и не собирается ничего говорить. — Ты скажи, я дам!

Вместо ответа Наталка неожиданно широко зевнула, едва успев прикрыть рот ладонью. Чрезвычайное напряжение последних часов дало о себе знать, а тонкий халат давал хоть и слабое, но ощущение защищённости. Пусть оказалось она в неизвестном месте и в неизвестное время, но здесь, по крайней мере, нет этих кровавых убийц из Братства Звезды, нет их звероподобных громил, нет премерзкого новоиспечённого жениха-старикащки, нет её вечно пьяного папашки. Там всё было всерьёз и опасно. А здесь… Все эти семейные страсти ей ужасно надоели, они напоминали дешёвый спектакль из провинциального театра. А персонажи — муж в трусах и оскорбленная его супруга казались неопасными, а, скорее, вызывающими жалость. Девушка с трудом держала открытыми слипающиеся веки.

— Ещё раз вам объясняю, госпожа, мужа вашего я не знаю, за него не цепляюсь и его не держу… — она повторяла это, наверное, раз в десятый.

Но тут она споткнулась на полуслове, упершись взглядом в поверхность стола. Даже для порядка попыталась ковырнуть его ногтём. Ничего не получилось. На сверкающим столе не осталось ни малейшей царапины!

Ни домашний синематограф в плоском ящике на стене спальни, ни беспроводной телефон, ни полная разных приспособлений кухня, не взволновали Наталку так, как эта блестящая, не оставляющая следов поверхность стола. «Прежде чем изучать предмет, следует уяснить, из чего он сделан!» — авторитетно говорил её Николка, когда они рассуждали о свойствах Меча Тамерлана. Мнению его Наталка привыкла доверять. А стол… Не дерево, не кость, и не камень. Он был сделан из незнакомого материала! Наталка могла поклясться, что в её времени не было ничего подобного! В голове у неё щёлкнуло, мысли закрутились в вихре, как давеча она сама вокруг Меча. Калейдоскопом пронеслись картины увиденного после того, когда она выпала из алмаза. Что-то стало складываться. Девушка подняла глаза на собеседницу:

— Вас не затруднит сказать, какая сегодня дата?

Ольга Львовна, прервав свои душевные терзания, с любопытством наблюдала за девицей. «Во, играет! Во, даёт!» — с некоторым восхищением думала она: «Прикидывается!»

— А ты сама-то как думаешь?

— Ну-у, — протянула не совсем вежливо Наталка, — Скорее всего сейчас вечер 31 июля 1914 года, нет, скорее уже 1 августа.

Договорить не дали — в прихожей раздался звук электрического звонка.

— Руслан, открой! — крикнула в коридор Ольга Львовна, прикурила очередную сигарету и сказала. — Вот и полиция пришла, она-то и разберётся с твоим четырнадцатым годом.

Жалость, которая против её воли возникла было к девице, исчезла без следа. И она решила, что лгунье — никакого снисхождения. Тряхнув прической, которой она так гордилась, Ольга Львовна поднялась и направилась к выходу из кухни: она решила сама встретить полицию, пока её муженёк не наговорил что-нибудь такого, чего не следовало. Однако, остановившись в дверном проёме, полуобернулась в сторону Наталки, и всё-таки напоследок сказала:

— Советую хоть ментам правду рассказать. А то разбираться особо не будут — живо в Кащенко окажешься.

«Кащенко!» — радостно про себя повторила Наталка. Сказанное слово дорогого стоило: нарицательное название известной московской психушки было на слуху. Открытую в конце девятнадцатого века психиатрическую лечебницу на землях купца Канатчикова москвичи назвали то «канатчиковой дачей», то «кащенко», по имени её первого главврача. О том, что на «канатчиковой даче» находится «кащенко» знала если не вся Россия, то Москва то уж точно. Значит, она оказалась не в краю неведомом, а в России, в Москве. Хоть с местом определилась! Между тем, из прихожей были слышны голоса, вроде три мужских и один дамский. Эх, теперь бы хоть со временем определиться. Взгляд девушки без всякой цели скользил по столу, пока не задержался на, стоящей возле стены, чашки из-под кофе. Вернее сначала скользнул мимо, но потом остановился и вновь вернулся к рисунку на чашке. На чашке был изображён человек в головном уборе, напоминающем рыцарский шлем, в мотоциклетных крагах, шортах и полосатых гетрах, а под широченной майкой угадывались латы. Мельком Наталка подумала, что он наверняка играет в какую-то неведомую спортивную игру. Иначе, зачем ему коньки? Только вот для чего ему в руках длинная кочерга? Или это тоже физкультурный снаряд наподобие клюшек для крокета или биты для городков? Но главным в рисунке было не это. Как магнит взор девушки притянула надпись латинскими буквами: «Sochi 2014» на фоне стилизованного факела с огнём.

Дежурный втомобиль Отдельного батальона ППСП УВД по Центральному административному округу Москвы стоял возле закусочной быстрого питания KFC напротив памятника Маяковскому. Гранитный поэт стоял в своей характерной позе, гордо и надменно, и со всей своей пролетарской ненавистью смотрел на стадо пьющих и жующих человеческих существ. Неизвестно, что ждёт в ночное дежурство, поэтому требовалось подкрепиться, пока выдалась свободная минута. Предыдущая, дневная смена, выдалась беспокойной, хотя разве бывают спокойные дежурства, тем более в таком мегаполисе, как Москва? С утра по жалобе жильцов многоквартирного дома выметали «друзей с Востока» из дворницкой. Среднеазиатов набралось голов пятьдесят. Дети орали, матери махали руками, стараясь достать ногтями до волос и лиц полицейских. Дима из соседнего экипажа не уберегся и с расцарапанным лицом отправился в травмпункт. Позже, по сигналу дворника, в подвале другого дома обнаружили трупы троих подростков с целлофановыми мешками на головах, отнюхались бедолаги. Безуспешно гонялись за наркодилером, который на своём скутере в конец замотал три экипажа в лабиринте проходных дворов. Зато поймали с поличным угонщика велосипедов, что было огромной удачей, поскольку эта публика попадается крайне редко. Пришлось поработать на пустыре: отбили от компании подростков дуру-малолетку, которая что-то задолжала и решила долг уплатить натурой. Страждущих молодого девичьего тельца подростков вместе с дурой отправили к Варьке, участковому по делам несовершеннолетних, которую за необычайную худобу, до иссушенности, и высокий рост за глаза звали «Воблой». Пускай теперь она разбирается с папами-мамами ранних эротоманов. В общем, день как день, дежурство, как дежурство, нормально, бывает похлеще. Если бы не удушающая, доводящая до полного бессилия, августовская жара.