Александр Позин - Мы в дальней разлуке

Следующие полчаса были потрачены на обучение Наташи основам современной связи. Девочка оказалась на редкость понятливая, поэтому, вскоре отложив кнопочный аппарат, Павел достал свой смартфон и принялся показывать его возможности. Обеденное время давно закончилось, но следователь Конюшкин почему-то считал, что до вечера его никто беспокоить не будет. Однако, мелодичный звук рингтона на тему популярного в начале двадцатого века вальса «Амурские волны» разрушил все его расчёты.

— Начальство! — уныло сообщил он Наташе, перехватив её вопросительный взгляд, и уже в трубку. — Да? Лейтенант Конюшкин слушает?

— Ты там не слишком заобедался? — голос начальника следствия выдавал крайнее раздражение.

— Так я, Арнольд Николаевич, работаю в рамках следственных мероприятий по делу.

— Какое дело, срочно в отдел, ты мне нужен!

— А как же спецприёмник? Мне ещё девушку завезти надо.

— Документы с собой?

— Так точно, всё для передачи оформлено. — поспешил заверять начальство лейтенант, надеясь, что Арнольдик даст отмашку на передачу. — Может, я успею завести?

— Я сказал — в отдел! — заревели в трубку начальственные модуляции. — Передать девку может любой другой сотрудник. А ты мне нужен как процессуальное лицо. Одна нога там — другая здесь! Жду!

Павел Конющкин недоумённо посмотрел на трубу, из которой были слышны гудки зуммера.

— Похоже нам пора обратно в полицию. — обронил он.

— Надо, так надо. — со вздохом вторила девушка.

Ей до смерти надоела и полиция, и обезьянник, и, даже, комната досуга. Хотелось уже перемен, но приходилось подчиниться обстоятельствам. Она несвободна и не вольна в своих действиях, а от этого она уже отвыкла.

Павел достал бумажник и выразительно посмотрел в сторону скучающего гарсона. Тот моментально оказался возле стола:

— Ваш счёт! — и уточнил. — Чем желаете расплатиться: карточкой или наличными?

— Наличными.

Пока шёл расчёт, Наталка с любопытством наблюдала за действом, а затем попросила несколько купюр посмотреть. Рассматривая купюры, а заодно и монеты, которые завалялись у бумажнике Павла, она несколько раз цокнула языком, а в конце сказала:

— Красивые! И маленькие. В наше время купюры побольше были. А карточка? Что такое карточка?

По дороге к машине Конюшкин в меру своих знаний просвещал девушку в тайны современной денежной и банковской системы. Садясь, Наташа спросила:

— Получается, если у каждого человека есть счёт в банке и пластиковая карточка на эту сумму, а у продавцов имеются, как там их… терминалы, — она с удовольствием произнесла незнакомое слово, — то и деньги не нужны?

— Почему это?

— Ведь всё происходит… виртуально. — по всему было видно, что девушке нравится 3произносить новые слова. — Да деньги тоже, наверное, не лежат как в наше время стопочками в банковских ячейках, а существуют только в записи… и в воображении.

— Ну, в общем, правильно. Но далеко не везде можно произвести безналичный расчёт. Да и карточки, тоже, ещё не у всех есть, и терминалов пока мало. Так что это дело будущего. Прошу, сударыня! — Павел, сама галантность, распахнул перед Наташей дверь автомобиля, сам, сев место водителя, и последив, чтобы Наташа пристегнулась, сам себе скомандовал. — Поехали!

Обратная дорога прошла в полном молчании. Каждый углубился в свои мысли, оценивая позиции, к которым подошли за время обеда.

Павел уже не сомневался в правдивости Ташиных рассказов. Слишком много деталей и масса подробностей, которые просто невозможно игнорировать. Она как рыба в воде, ориентировалась в том времени, тогда как простейшие реалии дня сегодняшнего ставили её в тупик. Девушка оказалась умненькой и не по годам развитой. Она была не только биологически вполне развита, таких скороспелых лошадок было немало и в его времени, она была вполне сформированной по психическому складу. А вот это уже было редкостью среди его сверстниц. Зрелось её суждений, и не просто знание истории, но и чёткость исторических оценок, выдавали не только незаурядный ум, но и то, что назвали классическим гимназическим образованием.

Пусть она не знает множества деталей современного мира, это дело наживное, но даже и в этом случае, Наталка будет резко выделяться среди современниц не только интеллектом, но общей развитием. Кроме того, никуда же денешь воспитанность, и аристократичность в лучшем смысле этого слова, аристократичность, которую нельзя приобрести, нахватавшись знаний и научившись правилам этикета. Аристократичность девушки была родовой, в которой участвовали многие поколения благородных предков. И результат этой селекции был виден невооруженным взглядом.

Кроме того, Павел совершенно не знал мир молодых людей начала двадцать первого века. Как они себя должны вести, как разговаривать, как вообще устроена их голова? Фильмы о том времени помочь явно не могли. Советский кинематограф — чрезмерно идеологизирован и смотрел на всё через призму классовой борьбы. Но Павел подозревал, что современное российское кино ещё дальше ушло от точного отражения дореволюционной России. В бесконечных фильмах про романтических юнкеров, рефлексирующих адмиралов и благородных поручиков было столько красивостей, гламура и бесконечного «хруста французской булки», что становилась совершенно непонятно, отчего вдруг практически всё население империи, от великих князей до последнего босяка, в приливе вакханалии радостно скинуло миропомазанника, и принялось неистово топтаться по остаткам того, что прежде называлось Российской империей. То, что Наталкочка была дворянкой, факта не меняло, Павел, хоть и не был большим знатоком истории, базовые исторические сведения имел. Именно поэтому он относился к «обжигающей правде о нашем прошлом», как кричала о современных фильмах нахрапистая назойливая реклама, как к развесистой клюкве. В голове прочно сидела инфа о семидесяти пяти тысячах офицеров, служивших в Красной Армии, как и тот факт, что весь высший генералитет императорской армии высказался за отречение Николая, а великие князья щеголяли в красных бантах.

Могли ли помочь книги, Конюшкин не знал. Литература в школе считалась делом десятым. Вместо чтения книг все читали краткое изложение содержания произведений, вставляя в сочинения чужие мысли критиков, выдавая их за свои. Наиболее ленивые просто выуживали из интернета готовые работы, наиболее умные, использовав их в качестве «болванки», насыщали цитатами и отрывками из других подобных опусов. Мастерство в данном случае сводилось к умению грамотной компиляции отрывков, дабы не бросалась в глаза разная стилистика кусков, и аккуратной замазке швов между кусками. Но беда была в том, вся русская словесность прошла мимо Павла. Едва он встал с горшка, родители принялись неистово пичкать исключительно немецким. Дома с ним разговаривали исключительно по-немецки, впрочем, и на людях тоже, когда не желали, чтобы их беседа достигла чужих ушей. Мальчик рос в мире немецких сказок и германского эпоса. В отрочестве мама совала ему Фейхвангера и братьев Манн, а отец подбрасывал Ремарка и Клаузевица, оба заставляли учить Гёте и Гейне, причём всё это добро — исключительно в подлинниках. Тем не мене кое-что их отечественного художественного продукта достигло сознания Павла. В прочитанной, когда-то в детстве, книге Катаева «Белеет парус одинокий» речь шла о сущих детях, а в полюбившихся «Двух капитанах» героями были уже советские подростки, у которых даже мозги работали иначе, чем у дореволюционной молодёжи. Что ещё? В «Старой крепости» и повестях Рыбакова, несмотря на захватывающий сюжет, отражён сложный духовный мир подростков. Но эти произведения, во-первых про детей не Наташиного круга, а во-вторых их мировоззрение формировалось уже под влиянием свершившейся революции. Вспомнил про дневники великих княжон — дочерей горемыки Николая, которые он мельком пролистал, когда писал курсовую в универе. Здесь уже горячее. Собственно сами дневники его интересовали мало и пролистал он их по касательной. Павлу нужен был материал из комментариев к дневникам, вот там-то он обнаружил немало интересного. Великие княжны были умненькими, добрыми и отзывчивыми девушками. Никакой чванливости. Им просто не повезло! Родись они в другой семье — наверняка бы украсили пантеон героев революции. Особенно старшая, Ольга — бунтарка и гордячка, осмеливавшаяся перечить властной матери. Тоже ведь, чертовка, как и Наталочка отказалась выходить замуж за иностранца и покидать Россию. Жаль! Была бы жива! Из неё вполне могла бы получиться вторая Вера Засулич — того же склада, того же замеса! Не чета папаше-соплежую.