Георгий Юленков - Ветер надежды

— Что ж. Приказ есть приказ. Подполковник Шлабович, передайте полковнику Стахону, пусть срочно готовит группу лучших пилотов к отправке в Варшаву вместе с техникой.

— Так ест!

А на аэродроме 'Катаржинки' в эту ночь еще долго не утихало маленькое, но как всегда бурное гуляние авиаторов. Основная причина торжества была проста. К своим подчиненным вернулся быстро полюбившийся всем коллегам-авиаторам один очень молодой и очень удачливый поручник. Вернулся словно с того света. Да не просто так вернулся, а еще и привез на захваченном у врага самолете пленного и двух раненых офицеров с очаровательной юной сиделкой. И, несмотря на свое легкое ранение, сам еще раз слетал в тот же день к окруженцам, доставив им боеприпасов, еды и медикаментов, а также запчастей к своему подбитому Р-7. А уже вечером четвертого дня войны, оба недавних подозреваемых, с которых, наконец, были сняты все обвинения, перегнали 'Шторх' с очередной партией раненых и слегка подремонтированный 'Пулавчак' в Торунь. Для мальчишек подхорунжих, до этого целый день с неохотой выполнявших указания чешского поручника Куттельвашера, вот такое триумфальное возвращение их любимого командира, стало радостным чудом. Образ 'Сокола' Моровского и без того овеянный командирской и летной доблестью, взлетел теперь в глазах молодых пилотов на совсем уж недосягаемую высоту. Обмывание наград и удачи их командира затянулось почти до утра…

Терновский хотел было сделать замечание напарнику, но сообразив, что сейчас никто их тут не слышит, лишь недовольно скривился. Стоя у двери и поглядывая за сидящими в машине 'сторожами', он вслушивался в странно щемящие слова этой песни, удивляясь, что сам раньше не слышал такого. А Павла дописывала свой отчет, и ничуть не стесняясь друга, мурлыкала себе под нос комсомольский мотив своей юности на чистом русском…

Когда сложенные в несколько раз и обернутые картоном бумажные листы, были надежно обернуты вокруг флакона с бензином, примотаны бечевкой, и переданы Терновскому, тот не выдержал и снова спросил.

— Адам. Как другу мне скажи… Ну, КАК все это у тебя получается? Только в этот раз правду ответь!

— Ты о чем, Андрюша? И пора бы тебе уже четко формулировать свои вопросы, чтобы не нужно было по пять раз тебя переспрашивать.

— Не юли комэск! Все ты сразу понял. Я тебя спрашиваю, как ты умудряешься между своими идиотскими выходками что-то полезное для нашего задания делать?

— Гм. Правде-то ты навряд ли поверишь. Так тебе точно честный ответ нужен?

— Разумеется, честный!

— Не знаю… Да-да, не знаю. Вот только, пожалуйста, не спеши обижаться! Но я, ведь и правда, не знаю, как это так у меня выходит. Вроде того, чувствую я, что полезнее было бы вот так в этот раз поступить, а не иначе. И все. Ну, вот и поступаю…

— То есть, ты хочешь мне тут втереть, что ничего из того что вышло, ты заранее не планировал?!

— Во-первых, давай ты чуть потише… А во-вторых, да, не планировал. Я тебе больше того скажу. Я сначала вообще не собирался того немца-подполковника захватывать. Думал, самолет у 'союзничков по пакту' уведу, а там главное просто вернуться. Мы ведь с тобой договорились, что без нашей с тобой техники в плен не сдаемся. Или сам ты не поэтому же с теми 'абверовцами' не ушел?!

— Я-то не ушел, совсем по другой причине. ВМЕСТЕ нам с тобой нужно в плен попадать вот и все. Да и сами они лопухнулись, на варшавцев нарвавшись… Ну, а, то, что не смогли они тогда убедить Стахона, ускорители к ним в машину положить, это уж вовсе ерунда! Ушел бы я с ними и без этого. Раз все так удачно поначалу складывалось…

— Гм. Да уж удачно. Перед строем соратников с тебя ордена и погоны рвали… Хотя, вот для 'фрицев' это было бы довольно убедительным основанием для твоей мотивации 'коллаборациониста'.

— Глупости ты несешь. Наплевать им будет, из-за чего мы с тобой к ним работать пойдем.

— Не скажи, дружище. Я вот, например, точно все свои 'польские обиды' им вспомню. И как два раза на губе сидел, и удар прикладом от караульного, и того майора-интенданта, да и эту штабную варшавскую крысу тоже не забуду, что к нам на местном аэродроме придралась…

— А как тебя Флориан в Торуни чуть не побил из-за того, что ты Кристину до слез довел, тоже вспоминать будешь?

— А вот эту историю, можно будет трансформировать в нечто другое. Мол, не любят в Польше 'фольскдойче', тем более американских. Вот поэтому прекрасные пани не нам с тобой знаки внимания дарят…

— Только сам себе не ври. В тебя она влюбилась как кошка. Охмурил девчонку, а сам в кусты?

— Осуждаешь? А ты подумай, вот что мы с тобой можем таким 'фантазеркам' предложить? В Союз она с тобой не поедет. Поскольку к нашим, как и к немцам, она будет одинаково неровно дышать. В плен ее с собой заложницей брать вообще подлость. Нет у нас такого права Андрюша. Нету и весь сказ…

'Угу. Не объяснять же товарищу комсомольцу странные для молодого парня личностные установки напарника. Мдя-я. И куда это у нас вообще беседа не туда пошла. Гм…'.

— Дурак ты все-таки, Адам. Она тебя за бесстрашие твое полюбила. Я же с ней разговаривал перед отлетом. Видела она, как ты с той парой 'мессеров' дрался, и завалил одного. Только поэтому она тебе мундир того сбитого фрица дала. Верила, что ты раненых и ее с бабушкой не бросишь. А ты?! Только вернулись в Торунь, как сразу медсестричкам в госпитале глазки строить начал во время перевязки. Думаешь, я не знаю?!

— Ты, 'друг ситный' говори, да не заговаривайся! Ничего я ей не обещал. Из окружения ее вывез? Да, вывез! В Торуни у нее больше шансов в живых и непорочной остаться, чем на том хуторе. Чуть не силком увозил, все-то этой 'декабристке' казалось, что она своих предает! Мы ведь с тобой все там по-людски сделали. Ты же сам потом туда боеприпасы с медикаментами доставил. К чему сейчас-то придираешься?

— А Кристина?

— А что Кристина? Случай был удачный вот и все! Не каждый день на дороге сбитые обер-лейтенанты валяются с документами. Слава партии я успел всем этим воспользоваться до того как они его похоронили. Немцу-то все равно, а мне надо было на базу вертаться. Если бы не тот театр с раввином, которому на другую сторону реки было нужно, я бы, наверное, и не рискнул.

'Гм. И что это с нашим комсомольцем творится-то? Раньше-то ему на свою 'родную кровь' вовсе наплевать было, а теперь, поди ж, ты! Повоевал немного за 'историческую родину' и, никак, людей в поляках разглядел. Гонористых и порой охреневших от самолюбования, но все-таки людей… Угу. Нашелся тоже жалельщик хренов. Не знает еще, что скоро такие же вот поляки во Львове да Тернополе будут хлебом-солью встречать растоптавших их державу немцев. Встречать как освободителей от большевизма. А потом тех ненавистных 'большевичков' вилами в огородах угощать. Хорошо, что я об этом еще в отчете написала. Может, хоть теперь по-другому выйдет…'.