Юлия Алева - Лёд и порох

— Этого нельзя гробить. Российский генофонд нам такое не простит. — и Люся впервые улыбнулась.

Муж зачастил. Если раньше он только снился, да напоминал о себе звуками, то теперь выглядывает из зеркала, отражается в начищенной посуде, отбрасывает тень в полутемных комнатах, выглядывает из-за ветвей деревьев.

— Скоро, скоро, родненький. — успокаивающе бормочут бесцветные губы. — Я все сделаю, ты потерпи.

Сомневается, тоскливо вздыхает. А ей бы хоть раз его руки ощутить…

В конце недели я планировала первый ужин с присутствием посторонних. Начать решила с Фрола.

— Фрол Матвеевич! — Я навестила его в конторе.

Чуть посуровевший после расставания с Рябинкиным, купец был погружен в расчеты. Мы оба взрослели, но если себя не было жаль, ибо многие вещи, откровенно говоря, заслужила, то за него было больно. Оторванный от привычной среды, пока еще не встроившийся в столичный ритм, он замыкался в себе. А я увлеклась семьей и благополучно забыла друга.

— Ксения Александровна! — он широко улыбнулся и утопил мою тушку в своих объятьях. — Какими судьбами?

— Соскучилась. — я устроилась на чуть запыленном стуле. — Как наши финансовые успехи?

Они не особенно радовали. Если почтовая торговля стабильно давала рост продаж и потихоньку охватывала все новые и новые территории, доставка гигиенических средств по столице курьерами тоже шла неплохо, то привычный Фролу ассортимент не радовал. Одну партию чая, огромную, но не очень качественную, мы распродали, пустив слух, что при фасовке в тюк попало старинное жемчужное ожерелье, принадлежавшее китайской принцессе. В два мешочка подбросили по жемчужинке и что тут началось! Но подобные махинации не получится использовать каждодневно.

— С переменным успехом, как Вы изволите говорить. — Он потер лоб.

- Тут такое дело, Фрол Матвеевич. — я вдохнула-выдохнула и постаралась врать как можно меньше. — Господин Фохт помог мне выяснить, что на самом деле моя матушка не скончалась при родах, как все раньше полагали. Оказалось, что она рассталась с моим отцом и сбежала с любимым человеком. Нам удалось ее найти и теперь с моей младшей сестрой они поселились в моем доме. Только у них другая фамилия и вряд ли стоит рассказывать все перипетии их истории, но Вам я доверяю.

— Как в романе! — он даже рот приоткрыл. — Они где-то далеко жили?

— Да, Фрол Матвеевич, очень далеко. — сломала карандаш, который до того крутила в пальцах. — Но теперь все изменится, и жить будут со мной. И я очень хочу, чтобы вы все подружились.

Не думаю, что Фрол совсем уж все, мною сказанное, принимал на веру, но в его системе мира я была своей, причем уже последней частицей прошлой жизни, и менять это неудобными вопросами мы оба не хотели.

Он пришел взволнованный, с тремя букетами цветов. Мои дамы взирали на разрекламированного купца с тревогой. Пусть они уже отработали навыки общения с местными во время медово-пожарного месяца, но одно дело эпизодические контакты с иностранцами, а другое — дома, с тем, кто давно знает меня.

Стол накрыли на четверых, Фохта я сегодня не ждала. Поначалу общение было натужным, но маме удалось разговорить Фрола и вот он впервые на моей памяти выдает длинные монологи на темы торговли, отдыха в большом городе, детских воспоминаний о Пасхе, Рождестве, школьных неудачах. А вот он уже пересел к ней поближе и чем-то тихо беседует.

— Вот как? — спросила я у Люськи.

— Думаю, после нас она очень хотела сына. — глубокомысленно ответила сестра.

С тех пор Фрол ужинал с нами почти каждый вечер. Даже если и меня не было, то мама развлекала гостя искренней заботой.

— Жалко мне его, такой мальчик хороший и такой одинокий.

Федор поначалу избегал наших посиделок, да и когда начал к ним присоединяться, уже не оставался на ночь. Но даже при таком раскладе в моем пустынном доме стало людно и уютно. Прислуга, поначалу настороженно, хоть и покорно принявшая незнакомок, расслабилась. Причем расслабилась настолько, что вскоре мне пришлось иметь беседу с Мефодием.

— Здравствуй, дорогой! — я принимала его при полном параде в кабинете.

С тех пор, как бдение возле двери они с Демьяном поделили пополам, работа его не очень напрягала.

— Здравствуйте, Ваше Сиятельство.

— Хочу поинтересоваться твоими планами на будущее, любезный.

Глаза у любезного расширились.

— Нешто выгоните?

— Хотелось бы обойтись. У Евдокии живот скоро в дверь проходить перестанет. Думаешь что? — я строго сдвинула брови. Надо же хоть изредка вспоминать о том, кто в доме строгая хозяйка, несущая погибель?

Горбун покраснел.

— Да как-то ей совестно…

— А тебе не совестно? Жениться сначала, а потом уже остальное — вообще не получается?

Не мне бы разбрасываться камнями в хрустальном доме, но…

— Да я с самого начала готов. И девчонку ее люблю как свою.

Марфушу он носил в клюве, это верно. Даже на Лазорке иногда катал по двору, намотав на седло кокон из одеялец.

— Сегодня к отцу Никифору сходи договорись, денег дам. А пока позови нашу красавицу.

Евдокия зашла с пунцовыми щеками. Если бы не фасон платья, то черта с два бы я догадалась о беременности, но помимо обрисовывавшегося на вторую беременность животика, она начала чудить с солью в еде. И то, что поначалу можно списать на разовую ошибку, потом на совпадение, вызвало подозрения в саботаже моего образа жизни. Хотя прислуга здесь четко видит границы между дозволенным и нет, все возможно. А мой резкий переход от полумонашества к плохо закамуфлированному блуду не мог пройти незамеченным. Как начать разговор, я все еще не придумала, но раз возвращаясь с утренней прогулки на Лазорке застала ее судорожно обнимающей косяк с восхитительной зеленью в лице. Волшебно!

— Доброго дня, милая моя. — все же беременных обижать не стоит, мыши в доме заведутся.

— Спасибо на добром слове, Ваше Сиятельство!

— Как на этот раз будем поступать? — я красноречиво опустила взгляд на уже расставленное в талии платье.

— Только его не выгоняйте. — бросилась мне в ноги и тем смазала монолог строгой хозяйки.

Я гладила ее по голове и утешала.

— Мефодий хороший человек, Марфушу принял как свою, и другого ребенка тоже будет любить. Тебя не обижает. Не обижает же? — повернула ее лицо за подбородок к себе.

Та замотала головой и снова разразилась слезами.

— Ну вот, что еще для счастья надо? — а может быть и мне тоже попробовать?

— А вдруг я опять урода рожууууууу?!!! — завыла Евдокия.

Ну здравствуй, елка, Новый Год.

— Дуся! Если тебя быть во время беременности никто не будет, то история с Марфушей не повторится. Обещаю. — по правде говоря, я не знаю, чем обусловлено такое уродство, но в семье Евдокии проблемных детей не было. Хотя у Мефодия я не узнавала насчет причин его горба. — Да и коли что пойдет не так, тоже вырастим.